не возвращаться. Но потом проворчал, еле волоча ноги от кабинета:
– С таким лечением не до шуток.
Доктор остановился:
– Что-что? Потрудитесь объясниться, молодой человек.
Улыбка сошла с его бодрого, сморщенного личика.
– Да я… это… – промямлил Севка. – Уж очень болезненные уколы вы мне, доктор, прописали. Чуть не умер.
Ему хотелось потереть больное место, но даже малейшее движение рукой по направлению к области укола отдавало тягучей, раздирающей болью.
Сергей Ипатьевич наклонил голову набок, словно пытаясь разглядеть, где это больное место, но потом, бросив взгляд на круглые часы на стене, заспешил дальше, продолжая разговаривать с Севкой почти из-за спины:
– Зайдите ко мне, Чернихин, завтра после обеда, мы что-нибудь для вас придумаем.
И убежал.
«Что он для меня может придумать? – подумал Севка и поковылял домой. – Никуда я завтра не приду». Он вышел на улицу, закинул на шею свой малиновый шарф, подтянул пиджак, чтоб полы рубашки не торчали, и пошёл своей ленивой, весьма отягощённой телесными страданиями походкой, вон с поликлинического двора. Как только он вышел за чёрные чугунные ворота, он почти столкнулся с молодой девицей, щуплой и остроглазой как весенняя птица-синица. Она как будто впорхнула за ворота, обдав Севку голубым сиянием глаз-льдинок. На девушке был берет почти такого же цвета, как и его любимый шарф, и Севке сразу захотелось поёрничать и кинуть девушке вслед что-нибудь вроде «Кто там в малиновом берете?». Девушка стремительно прошла мимо, направляясь в поликлинику, и тут Севка подумал, что он где-то её уже несомненно видел. Несомненно! Но вот где?
Вследствие разбитого физического состояния в результате не вполне профессионального медицинского вмешательства он решил пройтись до дому пешком, так как не мог представить, чтобы на него навалилась толпа в автобусе, и по дороге старался вспомнить, где он уже видел «незнакомку» – эти распахнутые любопытные глаза? Где?
Он уже почти дошёл до своей улицы, как тут его окликнули. Севка повернулся и увидел… Лизу. Лицо её было ещё бледнее, чем раньше, глазки-щёлки сузились до невозможности, и вся её фигура в длинной юбке и какой-то несуразной тёмно-серой куртке до половины бедра была похожа или на подсохший от времени кипарис или на… отвёртку. Она держала руки в карманах куртки, как Любовь Яровая, и смотрела на него резким, непроницаемым взглядом. В нём был и хлад, и пламень, как сказал бы поэт. «Что-то меня сегодня на Александра Сергеевича потянуло», – только и успел подумать Севка, как тут Лиза его окликнула.
– Сева, – сказала она почти не голосом, а интонацией, в которую вместились боль, укор, радость, удивление и снова – боль. Севку как обожгло. Он чуть не споткнулся о высокий бордюр.
– Лиза? – почти ей в тон сказал Севка и опустил голову.
Ну, сейчас начнётся. Надо срочно брать инициативу в свои руки, чтобы Лиза не дала воли
