вообще взялся?
Правда, многие образованные евреи своё отвержение от коммунизма пережили с сердечной болью, расставаться с идеалом было трудно: ведь то был «великий, и вероятно неизбежный, всечеловеческий эксперимент, начатый в России в 1917 году, эксперимент, подкреплённый древними, притягательными и по видимости возвышенными идеями, из которых не все были пагубны, а многие сохранили позитивное значение и по сей день… Марксизм предполагает образованность».
Долго и жарко многие публицисты-евреи держались за термин «сталинизм» – удобную форму оправдать раннюю советскую власть. Не так-то легко проходило расставание с любимым. Были и попытки расширить влияние интеллигенции на правящие верхи. Одна из таких (1966) – «Письмо XXIII съезду» КПСС, написанное Г. Померанцем. В проекте письма предлагалось Компартии: поверить «научно-творческой интеллигенции», которая «стремится не к анархии, а к законности… хочет не разрушить существующую систему, а сделать её гибче, разумнее, гуманнее», – и создать из интеллигентов «теоретический центр», для комплексных советов партийному руководству страны. Попытка повисла в воздухе. Ещё у многих долго ныли в мысленном образе «запылённые комиссарские шлемы». Но выбора – уже не было. И советские евреи отложились от коммунизма.
И теперь, отпадая, обратили против него свой фронт. И вот тут бы – с очищающим раскаянием – самим сказать о своём деятельном участии в торжестве советского режима и своей жестокой роли. Нет, почти нет. А тот сборник «Россия и евреи» 1924 года, столь своевременный, столь уместный и душевно пронзительный, – ведь он был тогда же еврейской общественностью и заклёван. По мнению эрудита Шимона Маркиша: «никто не решается нынче взять под защиту горбоносых и картавых комиссаров: страшно прослыть советчиком, чекистом, Бог знает кем ещё. Некоторые еврейские авторы всё же начали сознавать нечто из прошлого, как оно было, но – в самых осторожных выражениях: «Подошла к концу роль той «русско-еврейской интеллигенции», которая сложилась в довоенные и первые послевоенные годы и была носительницей марксистской идеологии, исповедовала пусть в душе, в противоречии с практикой – идеалы либерализма, гуманизма.
Однако у большинства евреев-комментаторов поздне-советского периода мы прочтём совсем не то. Оглядясь на всю даль от 1917 года, они увидели одни еврейские муки при этом режиме. «Среди национальностей Советского Союза евреев всегда выделяли как самый „ненадёжный“ элемент». Это с каким же беспамятством можно такое промолвить в 1983 году? Всегда! – и в 20-е годы! и в 30-е! – и как самый ненадёжный?! Настолько всё забыть? «Если… с высоты птичьего полёта посмотреть на советскую историю, то она вся представляется как последовательное перемалывание и уничтожение евреев». —
Вся! Да мы ж её в предыдущих главах и перебрали и видели: уж не поминая густоты на верхах, – разве не было для множества евреев
