долю, все переписали на покойников. И до сих пор так, в те времена вроде путаница с бумагами вышла, а после никто к этому возвращаться не стал. Моего же там меньше десятой части оставалось. Ну… символично же? Несуществующее предприятие принадлежит умершим людям.
– Тебя ведь это уже не касается?
– В целом, да, однако с должности управляющего меня никто не снял. Правда, я должен управлять исключительно производственными процессами, распоряжения отдавать, людей распределять на рабочие места… коли производства нет – с меня и спроса нет.
– Что ж ты не весел, ведь такая тягота с плеч долой! Или сил жалко, на завод потраченных?
– Не в заводе дело. Сердцем чую, страшное что-то будет. Некоторые тревожные признаки наметились, знаешь ли…
– Это какие, например? Разве только снег раньше срока растаял.
– Ерунда твой снег! Конечно, подобные изменения климата нам еще аукнутся. Если погода сдвинулась на весь год – осень нам весь урожай сгноит. Но главное-то другое!
– Что же… главное?
– Ты помнишь, где машины стоят?
– Помню. Ты бы прекращал к ним ходить, поди, уж проржавели до самого основания…
– Так ведь не проржавели, слышишь! – от нервного возбуждения Радлов привстал, опираясь на столешницу, но, побоявшись, что ножки переломятся под его огромным весом, тут же вернулся на место. – Я давеча был там, под обрывом-то, где медная жила. Машины на первый взгляд те же самые, но если посмотреть ближе – блестят как новенькие! И механизмы все исправны внутри, хоть завтра залазь в кабину да породу дроби. Каково, а?
Примерно на середине этой речи Тома, успевшая перемыть посуду, вернулась и встала позади мужа. Услышав, о чем именно толкует Петр, она невольно вздрогнула, положила руки ему на плечи и нежно пропела в самое ухо:
– Петенька, успокойся.
– Не трожь! – крикнул Радлов с такой силой, что его полные щеки затряслись. Тамара на миг остолбенела, не вполне понимая, что сделала не так, потом отстранилась, оглядела сидевшую за столом тушу с оттенком презрения, махнула рукой и ушла.
– Зачем ты так? – спросил Лука с явным укором. – Беспокоится ведь, добра тебе желает…
– Нет. Она думает, будто я помешался, как и ее мать.
– Согласись, ты говоришь вещи, в которые трудно поверить. Машинами теми лет двадцать никто не пользовался, в селении, наверное, каждый гуляка видел, что там давно металл от влаги гнить начал, ржавчина в иных местах насквозь проела. А тут… как новенькие, разве может такое быть?
– Сходи туда вечером, коли не веришь. Посмотри сам.
– Да уж схожу, но ты постарайся не срываться ни на ком, ладно?
– Пожалуй, погорячился, – последовала недолгая пауза. – Тревожно мне очень. Они там что-то делают. Что-то делают без меня.
– А даже если и делают, ты как управляющий свою утерянную долю отобьешь. Заработаешь, а может, кое-что напрямую
