Вообще-то я по специальности экономист. – Шмаков не заметил или не пожелал заметить иронии, прозвучавшей в вопросе Синцова. – А темы разные: «Война и международная обстановка», «Военно-экономический потенциал Германии» – н у, и, конечно, более общие темы.
– А военное образование у вас есть? – спросил Синцов.
– Как вам ответить? – Шмаков снова протер очки и внимательно посмотрел их на свет, словно заглядывая куда-то далеко, в прошлое. – Как многие коммунисты моего возраста, был когда-то, в гражданскую войну, политработником. А впрочем, строго говоря, это скорей опыт, чем образование.
«Да, опыт, – горько подумал Синцов. – Что-то пока не видно, чтобы нам помогал этот опыт. Немцы не белые, а Гитлер не Деникин…» И с яростью вспомнил прочитанный два года назад роман о будущей войне, в котором от первого же удара наших самолетов сразу разлеталась в пух и прах вся фашистская Германия. Этого бы автора две недели назад на Бобруйское шоссе!
Все эти мысли разом пронеслись у него в голове, но он ничего не сказал вслух, а только вздохнул.
– Тяжело вам пришлось? – услышав этот вздох, чутко спросил Шмаков.
– Мне-то что! – искренне ответил Синцов. – А вообще до того иногда тяжело… – И, почувствовав доверие к сидевшему рядом с ним маленькому седому человеку, горестно махнул рукой.
– Ничего, – сказал Шмаков и даже чуть притронулся к рукаву Синцова, словно успокаивая его. – Понемногу сдерживаем, потом остановим, создадим перелом; бывало и хуже: Юденич под Петроградом, Деникин Орел взял, на Москву шел… Ничего, в конце концов переломили.
– У Деникина авиации и танков не было, – вырвалось у Синцова.
– Верно, или, точней, почти верно, – согласился Шмаков, снова не заметив или сделав вид, что не замечает его настроения, – но и у нас многого не было из того, что есть сейчас: пятилеток не было, четырех миллионов коммунистов не было…
«Чего он меня агитирует?» – подумал Синцов с раздражением. Его душа искала успокоения, но противилась соблазну слишком легко принимать на веру то, что могло ее успокоить.
– Конечно, – помолчав, сказал Шмаков, – мы перед войной и хвастались, и кое-что преувеличивали, в том числе свою готовность к войне, – это теперь совершенно ясно. Но это не значит, что мы должны броситься в другую крайность и под влиянием первых неудач преуменьшить свои потенциальные силы. Они у нас громадны и до конца не учтены даже нами, а уж тем более немцами. Я говорю об этом вполне уверенно, потому что знаю вопрос.
– Да что же преуменьшать? – сказал Синцов. – Разве кому-нибудь из нас охота преуменьшать? Просто навидался всякого, и петь «Все хорошо, прекрасная маркиза…» что-то неохота.
– Да, песня, прямо скажем, не большевистская, – рассмеялся Шмаков, – а мы большевики, пора с ней кончать.
– Вы давно из Москвы? – подумав о Маше, спросил Синцов.
– Три дня.
– Бомбили?
– Нет.
