клали в её могилу. В пустое место.
Вместо бабушки – земля! Чистая, рыхлая, как на грядке в огороде. Как же бесправна её и посмертная участь!
Сентябрь, 2015
Вася-предтеча
В те годы, когда колбаса на прилавках была вкусная, мясная, у нашего магазина установили стенд. С большой деревянной рамой. Со стенда в чёрно-белом обличье понуро глядели на прохожих красавчики. Асоциальные элементы, обречённые на казнь общественного порицания.
В школе тоже висела подобная рама, под стекло которой втискивали, как в смирительную рубашку, неисправимых шалопаев.
Районный милиционер, прозванный за африканские пигменты на лице Копчёным, активно принимал участие в родительском комитете и почти жил в школе. Без фуражки и ремня, в широких галифе, он только и вертел головой, ища беспорядок. Двигался стремительно, правым ухом вперёд, поставь перед ним столб – врежется. Забегал в туалет с расстёгнутой кобурой фотоаппарата, ставил курильщиков к стенке и шлёпал вспышкой.
Попал в объектив и я. И впал в отчаяние! Призывал богов и джиннов, чтобы моя фотография на стенде не состоялась. Ведь это такой позор – висеть в коридоре, безвольно, пристыженно, будто с тебя стянули штаны.
Копчёный будто не понимал, что дети могут переживать. Они были для него, как классовые враги, и с ними надлежало нещадно бороться.
Образ милиционера преследовал меня. Как при болезни вертиго, витал то справа, то слева. Бил крыльями от небес, жадно клевал в ночи мою печень и отлетал с визгом: «Исключим из школы!»
Но джинны услышали мои молитвы.
То ли бросили щепоть молнии в ночное окно Копчёного, то ли срочно отправили в туалет его бабку, страдающую циститом, и та, свистя от нетерпения, включила в горнице свет, – погубив тем самым вожделенные плёнки, где под кровавой лампой в родильных водах проявителя рождалась моя просящая полуулыбка.
Школа школой, это внутренний мир. Но учинённый Копчёным стенд на центральной улице стал голгофой!
Ещё бы! Если мужик тащит через посёлок украденное бревно, то он семьянин. Его даже в пример ставят, мол, вот добытчик! Однако если мужик с этим бревном попадётся, то всё. Он – вор!
Уважаемый пенсионер дядя Миша, в прошлом пожарный, до гроба потерял авторитет у местных старух, когда его печёное лицо с потерянными глазами поместили на стенде с надписью: «Воровал во дворе магазина деревянные ящики».
Печатное слово в те годы, пусть даже коряво написанное чернильной ручкой, но всё же от руки власти, имело решающее значение.
Особенно такое: «В субботу мукосей хлебозавода № 3 Нечаев Василий подглядывал в банное окно за голыми женщинами!»
Вот это да!
Вот это обвинение!
Прохожие облепили стенд. С фотографии на них смотрел (возможно, последний раз в жизни) плюгавый человек с узким, как гороховый стручок, лицом.
Впрочем, среди негодующих были и сочувствующие. Ведь с таким обвинением одна дорога – на чердак, к намыленной верёвке, к прочным стропилам…
В
