операции, – это подарок судьбы.
Это и есть «мое свиданье с Богом у огня», как придумал тот же Макс Леонидов.
Честно, я не знаю, что имел в виду Достоевский, который утверждал почему-то, что «красота спасет мир». Не понимаю. Мне кажется, что мир спасет талант. И гармония, которую он вносит в окружающий мир, делая его чуть лучше, спокойней и понятней.
Ничего плохого не может случиться, покуда есть река, а над рекой туман, теплые доски возле лодочного сарая, большая кудлатая собака, торчком поставившая ухо, и диск с песнями Максима Леонидова!
Я знаю, он не любит речей, а над моими вообще всегда потешается, но тем не менее скажу такую речь: Макс, я люблю тебя.
Ну, просто, чтоб ты знал.
Поезд дальше не идет…
Мишка и Димон явились на днях из института и были непривычно задумчивы. Мишка – мой сын, а Димон его друг. Когда они являются домой, всегда случается небольшой переполох, мистерия-буфф. Все мечутся и орут. Кругом валяются куртки и башмаки сорок седьмого размера, как будто в дом явились не два парня, а рота солдат в химзащите. Собака начинает брехать от счастья и прыгать так, что стены сотрясаются от ужаса. У нас такая… не маленькая собака, а даже довольно большая. Парни начинают орать, что борщ они ни за что не будут, зато сейчас закажут две пиццы размера «макс». Домоправительница Ритуся очень громко и очень настойчиво говорит, что пиццы никакой не будет, а будет как раз борщ.
В общем, всегда все хорошо.
А в этот раз было не очень хорошо. Даже куртки и ботинки как-то уменьшились в размерах и почему-то не занимали полквартиры. И про пиццу речь не шла.
На лекции в институте моих мальчишек познакомили с исследованием американского демографа Николаса Эберштадта. Тридцать пять лет он пытается найти ответ на вопрос: «почему умирают русские». Тридцать пять лет работы, килотонны проштудированных статистических данных, семнадцать написанных книг – и полное недоумение. Вроде бы рождаемость в норме, и медицина вроде бы на уровне Восточной Европы, но…
Мальчишки думали целый день, даже на лекции по теории вероятности, и поняли то, чего никак не мог взять в толк демограф Николас Эберштадт.
Русские умирают от апокалипсического вида за окном и телесериалов. За окном – закрытые за нерентабельностью и полностью вымершие оборонные заводы, похожие на зону отчуждения взорвавшейся АЭС, облупившиеся стены одинаковых многоэтажек с одинаковыми подъездами, в которых выломаны рельсы для колясок и кнопки вызова лифта. Там воняет кошками, мусоропроводом и перегаром. Дома, в маленькой «двушке», сорок семь квадратных метров, – безусловно, жилье люкс, – вонь из подъезда смешивается с ароматом «альпийского луга» дешевого освежителя воздуха и запахом сырости от наружных стен. В телевизоре сериал. В компьютере «одноклассники» (одногруппники, сокамерники). На кухне табуретки из IKEA, сковорода с готовыми котлетами по четным и пельменями по нечетным дням и салатик из заветренных
