снова тело ломило, голова звенела, горло саднило, а страшная слабость не позволяла даже открыть глаза. Какое-то время я лежала без движения: боль, казалось, поселившаяся в каждой моей клеточке, говорила, что я еще жива, но в данный момент не получалось этому радоваться. В прошлый раз обо мне позаботился Вейн; сейчас, если память мне не изменяет, он уже должен быть в своем мире, а значит, я одна валяюсь посреди квартиры. Я пошевелила пальцами – тактильные ощущения медленно возвращались и подсказывали, что подо мной явно простыни, лежу я на мягком матрасе и накрыта теплым одеялом.
Собрав всю волю в кулак, я разлепила глаза. Сверху был темный потолок, слева виднелись кончики высоких стрельчатых окон, а справа кусок стены (шею я пока поворачивать боялась). Очень хотелось пить, во рту было сухо: как я ни старалась, так и не смогла набрать хоть немного слюны. Именно жажда заставила меня слегка повернуть шею в поисках хоть какой-то жидкости. Справа, на прикроватном столике, нашелся графин, но это открытие скорее заставляло меня заплакать, если бы в организме осталось хоть чуть-чуть влаги на слезы. Прикроватный столик был где-то в полутора метрах от меня! Кровать, на которой я лежала, оказалась воистину королевских размеров – метра три в ширину, не меньше! А кто-то очень «добрый» положил меня ровно посередине.
Я шумно выдохнула. От осознания, что мне надо как-то преодолеть эти несчастные полтора метра, хотелось выть, но голос меня все равно не слушался. Я закрыла глаза, предчувствуя сильнейшую боль, и перекатилась на живот. Предчувствия меня не обманули: боль была столь резкая и сильная, что, кажется, я снова ненадолго отключилась. Немного полежав и передохнув, я повторила движение и снова задохнулась от боли. Появилась малодушная мысль: а так ли я хочу пить? Но я задвинула ее поглубже, так как понимала, что после воды должно стать легче. Во всяком случае, в это ужасно хотелось верить, а эффект плацебо еще никто не отменял. Собравшись с духом, резко перекатилась сразу на два оборота и неожиданно грохнулась на пол. Почему я не потеряла сознание на этот раз, так и не поняла: удар, казалось, выбил весь воздух из легких, боль была такая, что какие-то шипяще-хрипяще-булькающие звуки все-таки прорвались через саднящее горло после того, как я снова смогла вдохнуть. И это при том, что одеяло, в которое я замоталась, как в кокон, сильно смягчило удар. Себя было жалко настолько, что очень хотелось разрыдаться и ругать судьбу-злодейку, только вот сил не было. Поэтому довольно быстро, не найдя выхода в слезах, моя боль превратилась в злость: я ругала всех и вся, ненавидела весь мир, да что там – все миры! И именно эта злость, почти ярость, дала мне сил сесть – медленно, подтягиваясь руками о кровать, – а потом так же осторожно дрожащими руками притянуть к себе кувшин, наклонить, не снимая его со столика, и начать пить. Вода оказалась приторно-сладкой, как и в прошлый раз после переноса Вейна; сахара было столько, что он даже не растворился и песчинками попадал мне в рот. Но сейчас меня это не смущало – я пила жадно, как путник, дошедший до заветного оазиса, и даже не заметила, как вода закончилась.
Я
