несколько страниц: он пишет об их поведении, о достоинстве, смирении, стремлении к совершенству и вере в первостепенность человеческой жизни. Тут же Яковлев рассказывает, как его мучило чувство глубокого и жгучего стыда за советскую политику, которую ему приходилось представлять и защищать. “Почти каждый год приходилось объясняться по поводу тех, кого вышвыривали из страны за инакомыслие, за «антисоветскую пропаганду». И, потупив глаза, откровенно врать. Стыдно было объяснять причины ввода наших войск в Афганистан… читать и распространять материалы из Москвы о… Солженицыне, Щаранском и Ростроповиче…”[81].
В том же году, когда Александра Яковлева отослали в Канаду, Егора Яковлева и Отто Лациса отправили в Прагу в журнал “Проблемы мира и социализма”. Это издание продолжало дело Коминтерна – международной коммунистической организации, которая существовала с 1919 по 1943 год. Главная польза лет, проведенных в комфортном изгнании, была в том, что они дали журналистам время собраться с мыслями.
Время для размышлений
“Дорогие соотечественники! Дорогие товарищи и друзья! Идут последние минуты тысяча девятьсот семидесятого года. Советский народ провожает его с сознанием исполненного долга, с хорошим настроением. Это был незабываемый год… новых побед и свершений. Повсюду на советской земле – от Балтики до Тихого океана, от северных морей до Карпатских гор – уходящий год оставил добрый след”. Так Леонид Брежнев, генеральный секретарь ЦК КПСС, обратился к стране в новогоднюю ночь 1971 года.
Страна вступила в десятилетие “развитого социализма”, или, как его назовут позднее, застоя, – периода, когда количество пустых слов и лозунгов, посвященных экономическим успехам, соперничало разве что с числом анекдотов про них же. Как говорилось в одном из таких анекдотов, это была такая эпоха, когда “трудности роста превращались в рост трудностей”. И каждый Новый год, с 1970-го по 1982-й, до самой своей смерти, Брежнев обращался к народу, провозглашая достижения и победы социализма. Лишенные всякого смысла, эти телевизионные обращения служили сигналом для откупоривания бутылок “Советского шампанского”. С годами речь становилась все менее членораздельной, а мяса в салатах оливье – все меньше.
Оттепель оказалась недолгой. Сталинская стужа не возвращалась, но страну опять подморозило. Новости и освещение событий сменились бесконечным празднованием юбилеев. Люди и слова, еще недавно жившие на страницах “Нового мира”, были загнаны в подполье самиздата.
Режим, на страже которого стоял секретарь ЦК КПСС и главный идеолог партии Михаил Суслов, использовал уныло-циничную систему поощрений и наказаний. Поощрения часто принимали форму заграничных поездок, а наказания выражались в запретах на публикацию или театральную постановку. Тех, кто заходил слишком далеко (давал интервью западным журналистам или
Там же. Т. 1, с. 306.
