style="font-size:15px;"> – Рассольчику выпить? Давай. Эй! Да кто там?
– Слугу я услал. Мамаша заснули, а ваша супруга, проплакав все глазки, на службу отправились.
– Она разве служит? – И Хрящев икнул.
– Ну, где ей! И в прачки никто не возьмёт. Никчёмная женщина. В церковь пошла. У них там вечерняя служба.
И молодой человек брезгливо скривил невзрачное лицо.
– Какую ты харю противную сделал! – сказал ему Хрящев. – Смотреть неприятно.
– А вы не смотрите. Вам, Маркел Авраамович, до моей хари, как вы выразиться изволили, никакого делу нет. А смотреть нужно на то, что вас лично касается.
– А что меня лично касается? – И Хрящев привстал на ковре.
– Ложись! – вдруг отрывистым басом вскричал посетитель. – Лежать, говорю!
Купец лёг послушно.
– Дела запустил? Отвечай! Запустил? В складах одна плесень? Кедровый лес продал?
– Тоска у меня, – прошептал тихий Хрящев. – Такая тоска. Мочи нет.
– А ей-то, чай, деньги нужны? На кой ты ей сдался без денег, скажи-ка!
Купец привстал снова:
– О ком ты?
– О ком! Али не догадался? Наслышаны мы, что на крюк твой поганый попалася дева одна, из речных. Зимой сиганула с моста и утопла. Искали её, даже лёд продырявили. Но наши, на дне, сразу засуетились. Зарыли поглубже в песок, придавили, присыпали камушками. Не всплывешь! Людские, конечно: «Ох, ох!» А дальше-то что?
Купец его слушал с большим напряжением.
– А наши охочи до женского телу. У них там утопленниц много, побольше, чем мух на навозе. Красивые есть, с аппетитными формами. На сороковой день отрыли твою. Уже, значит, вся почернелая, вязкая, поскольку остались одни телеса, душа-то на небе. Прошло сорок днёв. Но правило есть: с телом надо проститься. Как сорок днёв минет, тогда улетай. А в девять и в сорок днёв – уж извините! Она и спустилась. А мы её цап! Пошли разговоры да переговоры. Она говорит: «Отпустите меня»! А мы ей: «Подумай сперва по-хорошему! Кому ты нужна там? Своих, что ли, мало! Которые померли как полагается? От коклюша, там, али от желчнокаменной? Их в церкви отпели, во гроб положили. А ты ведь чужая, ведь ты беспризорная, твои-то, вон, косточки щуки объели! Тебе еще суд предстоит, разбирательство…» Она, ясно, в слезы. Рыдает стоит.
– Постой! – перебил его Хрящев. – Душа – это дело такое… То есть она, то её вроде и нету. А я никогда даже не попрекну… Жениться хочу. Полюбил я её.
– Да как же жениться, когда ты женат? Купец громко крякнул.
– Развод-то у вас, у людских, ведь не принят… – сказал гость задумчиво. – Хлопотно это.
– Что значит: у нас? Ты откудова сам?
– Оттудова, где все вы вскорости будете.
Купец побелел. Только воздух глотнул. Да так, рот раскрывши, и замер. Тут гость усмехнулся недоброй усмешкой.
– Решай, Авраамыч, она ждать не будет. Её кто поймает, к тому и
