Святой и Нераздельной Троицы не вносить ничего из этого золота ни в дом епископский, ни в церковь Божию, ни в свой дом, ни в дом кого-либо из клириков. Раздай все это сиротам, убогим и немощным, чтобы то, что собрано злом, было израсходовано на добро, и богатство греховное стало бы богатством правды.
Раба Божия Пелагия ничего не оставила из своего имущества даже на пропитание себе. Она питалась за счет диаконисы Романы, ибо поклялась ничем не пользоваться от греховного богатства. Она отпустила на волю своих слуг и служанок, дав каждому достаточно серебра и золота.
– Освобождаю вас от временного рабства, – сказала она им. – Вы же постарайтесь освободить себя от рабства суетному миру, исполненному грехов, чтобы нам, жившим в этом мире вместе, сподобиться пребывать вместе и в блаженной жизни.
В восьмой день по обычаю новокрещенных, Пелагии надлежало снять белые одежды, полученные после крещения. Пелагия, встав очень рано, сняла белые одежды, в которые была одета при крещении, и облачилась во власяницу. Взяв ветхую одежду блаженного Нонна, она тайно от всех удалилась из Антиохии. С того времени никто не знал, где она находилась.
Диакониса Романа скорбела и плакала о ней.
Всеведущий Бог открыл блаженному Нонну что Пелагия ушла в Иерусалим, и Нонн утешал Роману, говоря:
– Не плачь, дочь моя, а радуйся: Пелагия, подобно Марии, которая «избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10,42).
Немного дней спустя мы были отпущены архиепископом и возвратились в Илиополь.
Через три года явилось у меня желание идти в Иерусалим – поклониться святому воскресению Господа нашего Иисуса Христа, и я попросил епископа моего, блаженного Нонна, отпустить меня.
Отпуская меня, он сказал:
– Брат Иаков! Когда придешь в святые места, поищи там некоего инока, которого зовут Пелагием: он евнух, весьма добродетелен и живет несколько годов в затворе. Найдя его, побеседуй с ним, и получишь от него великую пользу, ибо он – истинный раб Христов и инок, достигший совершенства.
Это говорил Нонн о рабе Божией Пелагии, которая около Иерусалима устроила себе келью на горе Елеонской, где некогда молился наш Господь и, затворившись там, жила для Бога. Но этого Нонн не открыл мне.
Собравшись, я пошел к святым местам, поклонился святому воскресению Господа нашего Иисуса Христа и честному Кресту Его, а на другой день отыскал монаха по имени Пелагий, как заповедал мне мой епископ.
Келью монаха я нашел на горе Елеонской. Келья отовсюду была заграждена и дверей не имела; я увидел только маленькое оконце в стене, поступал в него и когда его открыли, увидел рабу Божию. Она узнала меня, но не открыла мне себя. Я же не узнал ее. Да и как я мог узнать ту, чья великая красота увяла так быстро, как увядает цветок? Глаза ее глубоко ввалились, от безмерного воздержания обнаружились кости и суставы ее лица. Весь Иерусалим считал ее евнухом, ни один человек не знал, что это – женщина. Да и я не ведал этого: ибо епископ мой говорил о евнухе-иноке.
Она спросила:
– Скажи мне, брат, ты
