вижу в неволе во сне.
А сегодня плыву в вашем смехе.
А сегодня живу лишь для вас.
И судьбе – этой грязной помехе,
от души я сегодня дам в глаз!
***
Ты снова слезы льёшь? Напрасно.
Я не вернусь уже к тебе.
Другой отдамся резко, страстно
назло испачканной судьбе.
Забудусь в ласках, пусть фальшивых,
возможно зря, возможно зря
сожгу остаток дней паршивых,
мосты к былому разоря.
Умчусь туда где деньги платят
за тело женщин, за любовь.
С блудницей новой на кровати
блаженства рая выпью вновь.
А ты зачем-то плачешь, плачешь.
Глупышка! Наша жизнь – кино.
Бродягу не переиначишь,
таким он стал давным-давно.
***
Пустое время. Телефон молчит.
А сердце бьётся, безнадежно стонет.
И тишина в виски вовсю стучит
и мысли рвёт, и в даль куда-то гонит.
Антракт настал в испачканной судьбе
и отдыхает высохшее тело,
что так привыкло к бешеной борьбе.
Глупышка-жизнь такое захотела.
Спасибо ей за эту благодать,
за эту боль, за тишину и скуку.
Я так спешил свою любовь раздать
и получил еще одну разлуку.
***
Ну, повей же, повей, ветерок,
из далекой родной стороны.
И бродяжьей тоскою дорог,
отзовись в перезвоне струны.
Я, конечно, тебе подпою
пересохшим дыханьем своим,
ведь люблю очень песню твою,
хоть никем сам, увы, не любим.
Одинок я, как сорванный лист,
в даль летящий осенней порой.
Путь мой в жизни довольно бугрист,
да и ямы за каждой горой.
Все равно не грущу, веселюсь,
наслаждаясь прохладой ночной,
и совсем утонуть не боюсь
в женской страсти безумно-шальной.
Я меняю места словно дни,
оставляя там сердца тепло,
и во мне оставляют они
все, что было, что жгло и влекло…
Так повей же, повей, ветерок,
из далекой родной стороны.
Я бродяжьей тоскою продрог,
я устал, я хочу тишины.
***
Я заболел, как -будто заболел
иль, может быть, внушил себе все это…
Но вот опять, вы видите, он сел
на край кривого в стельку табурета,
безумный взгляд вонзил в мои глаза
и засмеялся леденящим смехом.
