e_1" type="note">1. Где-то бомжи, матерясь, делят собранные за день бутылки и сплющенные алюминиевые банки.
По всему виду, она подошла ко мне в последней стадии безнадёжности, страха, безысходности. Даже в темноте сквозь снежную пелену было видно её более чем скромное пальто и старенькие с налипшим снегом обношенные сапожки. Поджатые плечи, сцепившиеся замком пальцы без перчаток, дрожащие губы и стыдливо-виноватый взгляд порядочного человека, который только, попав в экстремальную ситуацию, вынужден просить…
– Не подскажете, как попасть в Ивановку?
Конечно, я знал, как попасть в Ивановку. Габаритные огни последней туда электрички мелькнули полчаса назад. Объяснять, как добраться до остановки маршрутного такси, едущих мимо Ивановки, можно, но бессмысленно, скорее всего, последняя маршрутка уйдёт минут через десять. А до остановки трястись в метро больше получаса. Да и что-то мне подсказывало, вряд ли у неё были деньги на метро и маршрутку.
Вихрь мыслей пронёсся в голове.
Биологическое оценивание самочки.
Хороша, очень хороша, если приглядеться, и снять пальтишко, платье, сапожки – под одеждой проглядывалась точёная фигурка танцовщицы. Простое, но привлекательное лицо без изъянов. Косметика и пирсинг отсутствует. Притягивает взгляд.
Социальное просчитывание статуса девушки.
«Училка». Русского языка и литературы. Такая возвышенная, но и простая. Она словно смотрит внутрь себя, расставляя пропущенные учениками запятые, оценивая культурную ценность написанного сочинения застаревшего троешника… Недоступная. При этом мягкая, как пластилин, податливая.
Инстинктивное желание помочь попавшему в беду человеку.
А то, что она в беде, поймёт любой, кто хотя бы раз оказывался в незнакомом городе перед вот-вот наступившей ночью, когда количество транспорта и людей на дорогах стремительно приближается к нулю, а на улице мороз, а в кошельке болтается всего пара пятирублёвых монет, а до родного дома не добраться пешком, да и позвонить никому уже нет никакой возможности.
Мысль о том, как это паскудно – воспользоваться несчастьем одинокой девушки.
Ощущение благородства от совершения доброго дела – «сделал доброе дело, брось его в воду».
«Ты ж не устоишь, сунешь в беззащитную девочку, а она даже ответить тебе толком не сможет… после твоего благородства…»
«А, может, ну её нафик, пусть добирается, как хочет».
– Сейчас уже Вы никак не доберётесь до своей Ивановки. Давайте, поедем ко мне, а утром я всё покажу и расскажу…
Горячая ванна, скромный, без излишеств, ужин. Я предоставил ей свой диван, а сам постелил матрас на полу. С окна не трагично, но ощутимо поддувало. Накрывшись одеялом с головой, уставший – какой же был бесконечный этот пятничный день, какая утомительная, завершающая месяц, неделя – наконец-то провалился в сон.
Где-то в середине ночи на мгновенье проснулся, словно меня сверху накрыли ещё одним одеялом – спине стало тепло и уютно – оценив, как мне было холодно до этого, я счастливый снова провалился в сон.
В очередной раз проснулся от того, что банально кончил. Чья-то рука нежно и плотно сжимала головку члена, со знанием дела усиливая эффект эякуляции. Развернувшись – кто же это? – на спину, уже окончательно проснувшись, узнал её. Девушка, желающая попасть в Ивановку. Она лежала рядом на боку и внимательно, нежно, заботливо, даже как-то радостно смотрела на меня.
Пока не упала эрекция, она уверенными движениями размазала по члену скопившуюся в кулачке сперму… И уже через секунду он утонул в её жарких губах.
Поездка в Ивановку откладывалась на неопределённый срок…
Мы трахались, совокуплялись, сношались, спаривались, занимались сексом, пихались, пялились, занимались любовью, словно приклеенные, останавливаясь только на естественные потребности поесть, попить, посидеть на унитазе.
Завораживала опытность владения мужским телом. Её бёдра выкручивались так, чтобы достигнуть максимального эффекта, ягодицы колыхались в возбуждающем маниакальном ритме, сбивающем с ума любого импотента-философа. Губы… Губы вытворяли фантастические пассажи и оказывались всегда там, где их неистово ждало воспалённое ласками тело…
Сначала казалось, что она отрабатывает мою доброту. Как может, чем может. Терпит и делает свою «работу». Отрабатывает за то, что приютили, накормили, обогрели, не бросили одну зимней ночью незнакомого города.
Но, во-первых, мы упоённо тянулись друг к другу и второй день, и третий, и через неделю…
Во-вторых, пресекало любые подозрения в фальши и «отработке» то, с какой самоотдачей, с каким наслаждением, удовольствием, отрешённостью от окружающего мира, в котором оставались
