два наемника, они отвезли нас обоих к моему отцу. Там меня ждал очень серьезный разговор. И Дэниэла заодно: попал под раздачу, как говорится.
Отец спокойным властным голосом, который не предполагал даже мысли о пререкании, разъяснил нам обоим наше дальнейшее общение и жизнедеятельность. Папочка вовсе не был против нашей с Данилом дружбы, не смотря на интересы парня: мальчик и его друзья – из хороших семей, дети уважаемых родителей, с ними можно водить знакомство. Тем более польза от этого налицо: я преобразилась в лучшую сторону.
Однако, естественно, с этого дня вводились ограничения. Они, конечно, в первую очередь касались меня. Никакого кладбища! Отныне – только в годовщины маминого дня рождения и кончины. Всё. И только вместе с отцом. Я пыталась сопротивляться такому запрету, но это было бесполезно. Я должна готовиться к поступлению в университет и выбросить всю ерунду из головы. Что бы там ни произошло на кладбище, – забыть! Это просто подземные воды размыли яму!
Даниле поручалось этакое опекунство надо мной. В принципе, ничего нового не предполагалось, мы можем общаться, собираться в компании, как и раньше. А если мы с ним решим сделать наши отношения совсем близкими, просто должны поставить отца в известность. Так жизнь и потекла.
Я очень мучилась: как там мама. Я не могла ей ничего сообщить о себе, и ничего узнать о ней не имела возможности. Меня тревожила её участь: а вдруг в том мире, где она сейчас, за то, что обещанная я не появилась, где необходимо, её ждет какое–то наказание? Я дождаться не могла годовщины, до которой оставалось несколько месяцев.
Мы были там вместе с отцом. Когда пришли, я поздоровалась: «Здравствуй, мама, со мной всё в порядке». И ждала ответа, но не услышала. Когда собирались уходить, и отец уже немного отошел, я позвала:
– Мамочка, ответь, пожалуйста, с тобой всё хорошо? Как ты там? Из–за меня…
«Всё хорошо, детка, не волнуйся! … Тебя ждут, в следующий раз получится… только уже через определенный круг времени… Ты умница, ты поступишь, будешь лучшей!»
– Спасибо, мама. Прости, что редко… – слезы потекли по щекам.
Меня окликнул отец, и пришлось идти.
В университет я поступила, на лингвиста, как и планировала. Студенческая жизнь захватила с головой, и постепенно я вернулась к жизни: я стала обычной восемнадцатилетней студенткой, в джинсиках и цветных рубашечках, юбочках и кофточках. За мной увивались парнишки, заглядывались молодые и не очень преподаватели, завидовали некоторые девчонки. Мне стали интересны студенческие капустники, участие в концертах и походах.
Из замкнутой готэссы я превратилась в веселую, смеющуюся заливистым смехом блондинку в кудряшках. Иногда кто–нибудь шутил: «Так ты всё–таки одуванчик или колокольчик?» Энергия переполняла и бурлила.
Отношения с Данилом изменились, от меня всё дальше становилось его увлечение готикой, он стал для меня опекуном в прямом смысле, я даже поймала себя на мысли, что излишняя забота Дэниэла меня порой сковывает, душит. А Дэниэл,
