людей, а также таких тонких и ранимых натур, как она сама, «весенним обострением». К тому же папа в такие дни часто чувствовал себя «неважно», как он говорил, и Надежда страшно тревожилась за обожаемого родителя – все-таки седьмой десяток разменял, шутка ли.
В столовой на стене чернела большая плазменная панель – общий семейный подарок на Новый год. Когда Максим вечерами работал с бумагами, а родители, пожелав всем спокойной ночи, уходили к себе, Надежда любила закрыться на кухне, налить в любимую отцовскую пол-литровую кружку с отбитой ручкой душистого чаю, щёлкнуть пультом, пробежаться по каналам и найти что-то интересное только ей – например, передачу о переселении душ или перемещениях во времени. И на какое-то время выпасть из реальности…
Надежда отнюдь не была наивной мечтательницей, но вот уже десять лет – с того самого момента, как встретила Максима и поняла, что это – судьба, её постоянно преследовала одна жгучая сладко-тревожная мысль: вот бы вернуться в прошлое и начать жизнь «с чистого листа», зная при этом всё, что с ней потом случится, – и не повторить прошлых ошибок…
Надежда так ярко представляла себе свою новую счастливую жизнь, что у неё сбивалось дыхание и учащалось сердцебиение. О! Уж тогда-то она не наделала бы столько глупостей! Не стала бы ждать до 35 лет, чтобы встретиться с Максимом, – сама нашла бы его, молодого лейтенанта, в Новосибирске, где он окончил военное училище, и сразу же взяла бы парня «в оборот». Заодно и ему не позволила бы наломать столько дров (Максим сразу после выпуска женился практически на первой встречной – скучно, видите ли, было одному ехать к новому месту службы в отдалённый дальневосточный гарнизон).
Они с Максом узнали бы друг друга в молодости – и жили бы долго и счастливо… И тогда Маришка и Антон были бы его, Максима, детьми! Надежда просто не повстречала бы их отцов – своих будущих двух мужей Дениса Морозова и Николая Игнатова, и как-то, наверное, очень по-другому провела бы молодые годы жизни…
Надежда так часто думала и говорила об этом, что её страстное желание давно перестало быть тайной для близких, и они по-доброму посмеивались, когда их дочь, жена и мать вдруг замирала на месте, погрузившись в свои думы и уставившись куда-то в пространство отсутствующим взглядом.
«Тише, не мешайте – наша Надюшка опять перенеслась…», – делал «страшные глаза» папа, а остальные домочадцы прыскали, сдерживая смех, и старались сохранить серьёзные лица. Когда Надежда выныривала из грёз, она сначала не понимала, почему все вокруг хохочут, но потом обречённо махала рукой и смеялась сама…
Ей было так хорошо в своих мечтах, и она так любила ту – придуманную – жизнь, что омрачить виртуальную радужную картинку не могла даже лучшая школьная и институтская подруга Лена Савельева (по совместительству корректор в их «Городской газете»), которая относилась к мечтаниям Надежды с определённой долей скепсиса.
Лена была одинокой незамужней
