со своими стихами и гвоздиками, что я, однажды, выпила лишку и говорю – сейчас я усну и делайте, что хотите, только не порвите колготки. А он мне: "Что Вы, Любочка, я очень аккуратно – даже юбочку не помну". Утром проснулась – вся моя одежда рядышком стопочкой на стуле. А он тихо елозит – ночью что ли не хватило?
–А, ведь, могла бы замуж выйти, как приличная, – сокрушалась Володина, – Красота-то не ушла еще.
– Не нужен никто, – отвечала Рыжова, – Мужа, ведь, любить полагается, а я Ваню люблю. И он меня любит, я знаю. Вернется, я подожду.
– Дура-ты, дура! – с облегчением смеялась Рыба, втайне радуясь такому положению дел. Если бы Любке, и впрямь, удалось переломить судьбу и устроить семейное счастье, то Володина от зависти и обиды, наверное, перестала бы спокойно спать по ночам. – Вернется, жди. Из трешки с ребенком в Москве в твою комнатуху с тараканами за сто верст на электричке.
– Йося обещал насчет квартиры, у него в исполкоме то ли родственник, то ли родственник родственника.
– А, ну тогда понятно все. Дадут, конечно. Тяжело ж ему по другим городам и гостиницам шарахаться с тобой, в его-то возрасте. А в комнату нельзя – там у стен уши. Тебе самой-то не противно?
– Иногда, все равно, а иногда противно, но я терплю. Дадут квартиру, уволюсь к чертям собачьим. Будет квартира – и отношение ко мне совсем другое будет. И Ване будет куда вернуться, если что.
– Ну смотри, но я б не смогла. Противный он.... Да и Жанка че-то пыхтеть начала, вдруг, догадается.
– Мне терять нечего, сама знаешь, репутация – табак. Как твои девочки-то? Подошли им колготочки?
– Ой, да все хорошо, что не дай – сама ж знаешь, как живем. И как я только держусь, чтобы и себе не завести такого ж черта плюгавого со связями. Но я же мать – мне нельзя дочерям пример подавать, – Машка покосилась на подругу: "Застыдила ли?", но та уже не слушала, глаза смотрели вдаль, за стекло, а мысли, наверное, улетели еще дальше – за сто верст.
– Ладно, побегу, – внезапно очнулась Рыжова, – Чехов, избранное, в набор сдавать скоро.
– Да, ладно. Уж теперь-то можешь не торопиться, без премии не останешься, – делано-добрым смехом хохотала вслед Машка.
В дверях Любка наткнулась на обширную фигуру хмурой Жанны, но ни одна нервная клетка ни одной из столкнувшихся не пострадала.
Связь с Йосиком неожиданно стала индульгенцией для Рыжовой – в корректорской ее начали жалеть. Справедливость восторжествовала – красавец-инженер поматросил и бросил и утешаться пришлось в объятьях мерзкого старикашки, что, конечно, никакое не утешение, несмотря на полученную квартиру и послабления на работе. "Умом повредилась на почве несчастной любви, прям, как Офелия – твердила Арбатуева, – Не старая ж еще, могла б и получше кого найти, да и замуж могла бы за иногороднего".
Новый год на работе отмечали тридцатого – и Любка на сей раз была допущена к общему столу. Помянули и ее вчерашний день рождения, поздравили – тридцать лет, все-таки, круглая дата. Рыжова расчувствовалась и подняв рюмочку встала
