ночная сырость уже пропитала улочки; мне вспомнилась моя деревня, убогая, бедная и жившая по подобным законам, в том числе и по главному, который сформулировал в трех словах старый Браз, и я подумал, что у меня есть причины сомневаться в искренности моего спутника. Заход в трактир, где стоял дым коромыслом и уже горланили забулдыги, моих сомнений не развеял. Я замерз, устал, чуть не уснул за столом, пока Йорн одного за другим приветствовал сображников, и вздохнул с облегчением, когда он поднялся, хоть и на нетвердых ногах, и мы пошли к нему домой.
Дверь открылась, и появилось женское лицо в обрамлении белого льняного чепца. Йорн, пожалуй, переоценил терпение своей подруги – она совсем не обрадовалась его столь позднему возвращению, да еще в столь шатком равновесии. Но тотчас смягчилась, разглядев меня, почти погребенного под внушительной массой моего благодетеля, которому я по дороге худо-бедно служил костылем.
– Вот Гвен, – представил меня Йорн.
– Добрый вечер, – поздоровался я.
Это была высокая молодая женщина, под стать своему другу, красивая и стройная; щеки ее алели, как яблочки, белокурые кудряшки выбивались из-под чепца. Ее улыбка сразу согрела меня.
– Входи, Гвен. Я Силде. – Она закрыла дверь. – Я приготовила вам суп, ты, наверно, умираешь с голоду.
Признаться, супа я съел в тот вечер три тарелки: первую – потому что был голоден, вторую – потому что был голоден, и последнюю – потому что мой аппетит разыгрался от самого вида стола, от огня в печи, разгонявшего тени, от теплого соседства Силде, которая улыбалась мне, одновременно ворча на Йорна, уже клевавшего носом в тарелку. Она отвела меня по крутой лестнице в комнатку под самой крышей. Постель была приготовлена, и, не имея больше причин утолять голод, я уснул.
Наутро меня разбудил ее голос. Она пела. Я спустился вниз. Силде звонко расцеловала меня, я отдернул голову. Она смотрела, посмеиваясь, как я задумчиво тру щеку.
– Как спалось, Гвен? На столе молоко. Только что надоила. Еще теплое.
Я сел за стол. Обвел взглядом комнату: буфет, зеркало в черной деревянной раме. Одно окно выходило в сад, вытянутый в длину, за которым протекал ручей. Я увидел ровные ряды грядок, маленький хлев с сыроварней и три крытых соломой улья, странно наклоненных под одним углом, в самом конце, за рядом тополей. У двери стояла пика, а на сундуке тускло поблескивал в полумраке шлем.
– Где Йорн?
– Еще отсыпается. Может, расскажешь мне?
– Боюсь, это долгая история.
Она села напротив меня.
– Ты вправду Заблудший?
Я уставился на нее, не понимая. Утер тыльной стороной ладони белую пену от молока, подчеркнувшую пушок под носом. Мой жест вызвал у нее улыбку, и я, тотчас устыдившись его, заерзал на стуле.
– Заблудший? Да, можно и так сказать! – послышался голос Йорна от двери.
Я подскочил. Я был рад видеть моего стража здесь, в его доме, в штатском, с всклокоченными волосами, в расстегнутой
