так. Я увидел её, но я даже не подумал, что это Маша. Я рыскал глазами, но она сама заговорила со мной: «Это я, лазоревый…»
Косо улыбнулась, и я понял, что Маша уже презирает меня за мою оторопь, за мой мужской испуг. Где-то в ветвях страшно расхохоталась ворона.
Если допустить, что Машины зубы были напечатаны в таймс нью роман кегль двенадцать, то два заглавных её резца были восемнадцатой верданой. К зубам у Маши оказалось бесполое лицо горбуна – привидение из моей давней бумажной фантазии. Она была похожа на скрипача, на мальчика-калеку с волосами провинциального Башмета – редкое сальное каре до плеч. Верхняя губа, как гусарская баллада: ме-ня-зо-вут-юн-цом-без-у-сым, без-ос-но-ва-тель-но-зо-вут!.. Угреватый, будто наперчённый нос. Покрасневший, в шелухе лоб. Обмётанные белым губы, точно она, как пугливая троечница, у доски поедала мел. Вывихнутые вздёрнутые плечи – помнишь, я сочинял тебе: «И вывихнуто плечико у бедного разведчика…»
Я был близок к дикарской реакции – отмахиваясь рукавами, кричать: «Что за дурацкие шутки? Где настоящая Маша?!»
– Здравствуйте, Маша, вот и свиделись, – пролепетал я. – Пойдёмте пить кофе.
А что мне оставалось делать? Я, разумеется, не взял Машу ни за руку, ни под руку, она расхлябанно плелась рядом.
– Как дела, Маша? – Я оглянулся. Она словно нарочно отстала, чтоб дать мне её рассмотреть с головы до пят. Ну, конечно же, всё было не так ужасно. Обычная некрасивая сверстница – может, чуть старше. Простенько, почти бедно одетая – в зябкий до колен синий пуховик с капюшоном, ниже – джинсовые штанины и промокаемые сапожки.
– Дела? Превосходны, мой лазоревый. Я прямо с похорон…
– Ах, Маша, ну почему вы не сказали, что сегодня неподходящий день для встречи? Мы бы перенесли на другое время. Надеюсь, несчастье не в вашей семье?
– И не надейтесь, каро мио! – Машины глаза воссияли. – Умер мой брат, – она сполна насладилась моей растерянностью.
– Маша, я соболезную…
– Пособолезнуйте мне пятнадцать лет назад, когда он изнасиловал меня, – Маша мстительно оскалилась желтоватыми шрифтами. – Но я не могла не проводить его, вы понимаете? – снова пронзительный взгляд искоса.
О, Господи! Бежать, прочь бежать, как Мизгирь…
Я доволок Машу до «Кофе Хаоса» – ибо таков порядок.
В пятничный юный вечер почти все столики были заняты. Отыскалось место в курящей половине. Мы уселись посреди весёлых и глупых, как ёлочные игрушки, людей.
Я листал меню, Маша гримасничала – казалось, она разминает перед боем лоб и щёки. Я предложил нам капучино, созвучное Машиной кручине.
– Два средних! – попросил я у прислужницы «Хаоса».
Разговор не клеился. Маша, сложив брезгливой гузкой рот, виляла им во все стороны, точно обрубком хвоста. Потом сказала:
– Прискорбно, лазоревый. Мы с вами видимся первый и последний раз. Вы больше не придёте…
Произнесла с такой
