каникулы, в художке, наоборот, набирал обороты пленэр. В июне художка обманчиво пуста. Зеленая крыша едва виднеется над буйством зелени, благоухают заросли сирени; все подходы к зданию, кроме главного, заасфальтированного, заросли могучими наглыми сорняками. В здании уютно пахнет нагретой на солнце пылью. Везде прибрано, даже у живописцев мольберты не валяются грязной кучей посреди аудитории, а помыты и убраны в кладовку. Буфет закрыт. Редко-редко пройдет ленивым шагом какой-нибудь препод. И то верно – что ему тут делать? Место препода сейчас на природе. Если заглянуть в глубь зарослей, то непременно найдешь там десяток-другой учеников-реалистов, готовящих первые, самые простые задания: «травинка», «ствол дерева», «сныть», «лист щавеля»… Когда подготовительные задания выполнены, группа едет туда, куда взбредет на ум преподу. Например, в позапрошлом году, когда я еще не поступила в мастерскую реальности, нашу общехудожественную группу занесло аж к Петропавловской крепости. Мы торчали там с мольбертами неделю, как группа сбежавших из дурдома пациентов, а иностранные туристы то и дело заглядывали нам через плечо, восклицая: «О, русский Пикассо! Русский Малевич!» – к глубокому возмущению препода. А как-то ходили в зоопарк, рисовать зверей в динамике. Я сейчас думаю: хорошо, что у меня тогда еще не открылся дар реалиста, а то карьера доктора Моро мне была бы обеспечена.
Итак, художка была пуста. Я с надеждой осмотрела доску объявлений, но ничего относящегося к себе не нашла, кроме приказа об отчислении из мастерской реальности, висевшего там же, где и прежде. А спецкурс демиургии, похоже, вообще расформировали. Вернее, он распался сам собой. Эзергиль покинула нашу реальность, отправившись искать загадочный мир поля, и с тех пор ни слуху, ни духу. Иван, возмущенный тем, что созданный им мир оказался ненастоящим, хлопнул дверью и ушел в другое училище, а в какое – никому не сказал. Меня выгнали «за грубые нарушения профессиональной этики и поступки, несовместимые с Кодексом мастеров Чистого Творчества». Хоть бы ознакомили меня с этим Кодексом, я бы знала, что нарушаю. Впрочем, незнание закона не освобождает от ответственности. На спецкурсе осталась только Погодина, но было совершенно ясно, что папаша ее отсюда заберет при первой возможности.
Я заглянула в учительскую. Там мирно попивал чаек бородатый учитель иллюзионистов. На мой вопрос он сказал, что Антонина Николаевна с группой реалистов ушла в парк на Елагин остров и передала всем опоздавшим, чтобы они отправлялись сами знают в какое место. Я кивнула, поскольку знала, какое место она имеет в виду, поблагодарила препода, вышла из учительской и в коридоре нос к носу столкнулась с Катькой Погодиной.
Мы обе аж вздрогнули, отпрянули в стороны, а потом надменно друг на друга уставились.
Первой мыслью было: «Ну почему я все время одеваюсь, как Гаврош, в первое, что с утра под руку подвернется? Почему бы, по примеру Погодиной, не завести себе персонального стилиста, а также визажиста, парикмахера и кутюрье?»
Катька была наряжена, как на пикник
