стараясь не думать о своем опороченном крокодиловом башмаке. Двор на удивление был аккуратно убран – с вишневыми деревьями и малиной вдоль забора, с вымощенными камнем дорожками и даже с каким-то подобием лужайки у крыльца. Лишь только от одного порыва русской души хозяевам не удалось удержаться – в дальнем углу аккуратно сложенный хлам (старые батареи, руль от велосипеда, автомобильные покрышки) был небрежно прикрыт пупырчатой пленкой. Нет, эту любовь к старому бесполезному мусору не под силу вытравить даже капитализму. Пускай мусор, зато бесплатно. Голодные годы в Совке еще не скоро забудутся стиральщиками пакетов.
Сам дом был достаточно большим – с четырьмя спальнями, верандой, с просторными балконом на втором этаже. Свежая побелка радовала глаз, на заднем дворе раскинулся огород, а чуть дальше, уже за многочисленным персиковыми деревьями, был скотный двор. У деда имелось четыре коровы, свинарник, куры, прочая птица и даже две лошади. Я обрадовался, потому что на лошади пьяным я давно не гарцевал.
Когда-то это было поместье какого-то мелкого князька. Он выстроил себе здесь дачу при Александре Третьем. Всего один раз, уже в почтительном возрасте, приезжал погостить с внуками при Николае Втором, а при Ленине… При Ленине он тут уже не появлялся, и имение заняли, как водится, состоявшие у него на службе мещане. Агап был правнуком тех самых служивых, жизнь которых в один миг изменил Красный Октябрь, сделав их хозяевами родового дворянского поместья. Так и жили они здесь вдвоем, сначала при Компартии, а теперь и при «Единой России». В поместье. Я в очередной раз усмехнулся себе под нос, даваясь диву странностям русского раздолья.
Мне предстояло занять весь второй этаж. Поселили меня в самую просторную спальню с балконом и тремя окнами, из которых прилично дуло. Вещи мои уже томились в ожидании, я сбросил в коридоре свои испорченные башмаки, приказав бабке их сжечь, и прошел в комнату. Было светло и по-аристократически приятно. Видимо, в этой комнате никогда не жили – деревянный пол не скрипел, вензеля все были на месте, а стены и потолок как будто только вчера подштукатурили. Взгляд мой пал на портрет Хрущева, который висел над кроватью, затем перекочевал на икону, что расположилась слева от генсека. Поморщившись, я приблизился к столь смело оформленной композиции, снял по очереди оба портрета, прошелся неспешно к балкону и выбросил сия творения за борт. Агап смолчал, Мария перекрестилась.
– Ванна готова? – осведомился я у Марии. Бабуля кивнула и убежала вниз, чтобы добавить кипятка в бадью. – Напитки?
– Что будете пить, Илларион Федорович? – спросил Агап.
– Вино. Сегодня у меня дело в городе, так что ограничимся бутылкой. Позаботьтесь, чтобы через час был подан автомобиль.
Я наскоро скинул пропахшие потом вещи и облачился в свой любимый изумрудный шелковый халат с вышитым золотом воротом. Спустился вниз, проникнув на веранду, которая выходила на задний двор и служила местом для приема водных процедур.
