перед распахнутым детским сознанием смутным, но несомненным обещанием радости и счастья.
А главное – никаких подозрений в том, что обещание это может не реализоваться, в тот момент не было. То есть абсолютно. Было совершенно непонятно, что в этом мире может отнять у меня возможность переживать такие глубокие и наполненные моменты: завтра, послезавтра – каждый день. До конца жизни. Совершенно ясно ощущалось, что ни от кого больше они не зависят и ничего особенного не требуют. Для радости нужен только я – и мир. Наверное, в осознании этого обстоятельства и кроется большая часть загадки детского счастья.
– Красиво, – протянула Олеся. – У меня было что-то похожее, почти по тому же сценарию, только на стадионе зимой. Мы с подругой лежали на льду, прямо там, где упали, хохоча от радости – не снимая коньки, и смотрели, как снежинки падают с неба хлопьями, почти неотличимые от звезд в вышине. Мда… А уже через полгода трудно было вспомнить, реально ли вообще это было – или во сне привиделось. А через пять лет, к моменту окончания школы, при всем желании уже невозможно было пережить ничего похожего. Иногда я думаю, где предел этого внутреннего полураспада? Время неумолимо тащит меня дальше, проходят годы – и вот уже одноклассница, с которой нас объединяло это чудо, начинает выписывать газеты с заголовками «Свойства пророщенной пшеницы: о чем молчат диетологи» и погружается в затяжную борьбу с безденежьем, безмужеством и целлюлитом, а я вот всё не могу успокоиться, мотаюсь по разным странам, ныряю, прыгаю с парашютом… И ради чего? Ради того, чтобы пережить еще раз хотя бы близко то, что было тогда, на катке в детстве, таким простым и естественным.
– Думаешь, адреналин и другие страны действительно помогут это вернуть? – спросил Артур.
– Конечно, нет. Но надо же что-то делать. Не отращивать же филейные части, лежа на диване.
– А как по-твоему, кто-нибудь знает по-настоящему, что с этим, как ты говоришь, полураспадом можно сделать? Я имею в виду, по-честному. Навсегда.
– Не знаю. Наверное, психологи. Ты знаешь?
– Эммм… А если бы знал, как я мог бы передать тебе это? – состроил озадаченное выражение лица Артур.
– Ну, может быть, просто объяснить? – приподнялась над ним на локте Олеся.
– Ты можешь объяснить, как ты сейчас пошевелила своими прекрасными губками, произнося это?
– Просто захотела и пошевелила. Что здесь такого?
– А если бы я не умел шевелить своими и просил бы тебя растолковать, какое именно усилие надо предпринять, чтобы так здорово это делать?
– Ага… Вот ты о чем, – нахмурившись, произнесла Олеся. – То есть ты хочешь сказать: существует некое незаметное окружающим внутреннее усилие, с помощью которого можно вернуть в жизнь радость и яркие краски детства?
– Может быть. Однако в реальности всё
