Рота, стой! Перестреляю! – крикнул я, ударил с силой рукояткой револьвера по первой же бегущей мимо меня спине и выстрелил в воздух. Семечкин рядом со мной молча колотил побежавших было прикладом. Такого отборного мата от офицеров я давно не слышал. В Офицерской роте, как я узнал позже, вовсе случился конфуз. Часть офицеров тоже ударилась в панику. Тем, кто не дрогнул, пришлось, мягко говоря, применить физические средства к бежавшим офицерам.
Но это была еще не паника, до настоящей паники оставались секунды. Это была краткая вспышка безотчетного страха. Ее легко можно подавить. Если действовать крутыми мерами. Старые добровольцы, и офицеры и солдаты, знали, что это такое и как с этим бороться.
В итоге разобрались. Бесформенная толпа, мчавшаяся на нас, оказалась первым батальоном, разбегающимся в разные стороны. Смущение было всеобщим. Сражение закончилось. Не в нашу пользу.
12 октября 1919 года (продолжение). Кромы мы потеряли. Первый батальон потерял пятьдесят человек, наш третий – трех легко раненных. Ничтожные потери, учитывая, что нас вышибали со стратегически важной позиции. Но как оценивать моральное поражение? Они нас не разбили. Но доказали, что отныне мы будем лишь отступать. О наступлении на Москву можно забыть.
Спать я не ложился. Просто зашел в избу, выбранную для нас Семечкиным, снял шинель, сел на лавку в полном обмундировании и заснул. Через час встал с лавки и вызвал всех командиров взводов. Первый взвод отправил на позиции, остальные в резерве. Потом нашел обоз, забрал безо всякого удовольствия свою находку. Заглянул внутрь, все было на месте. Не ошибся я в Лавочкине. Либо он внутрь и не смотрел, либо я только себя считаю человеком чести.
С саквояжем я отправился к командиру батальона. Рядом с его избой возились связисты. Тянули провод.
Павлов устало приветствовал:
– Капитан Корнилов, благодарю вас за вчерашнее спокойствие вашей роты. Хотите чаю?
Я не отказался. Принесли настоящий, душистый чай и блюдечко с мелко поколотым кусковым сахаром. Это от души. После вчерашней беготни лучшее вознаграждение из всех возможных.
Вошел прапорщик, начальник команды связистов, и доложил, что связь со штабом полка установлена. Павлов посмотрел на меня:
– Вы хотели мне о чем-то доложить. Давайте, пока не позвонили…
Тут же запищал аппарат. Командир полка Наумова интересовался, как настроение в батальоне.
– Начиная с меня, у всех скверное, – ответил честно капитан Павлов. Я подтверждающе закрыл глаза.
Он положил трубку. И я рассказал ему всю историю о саквояже от начала до конца.
– Этого только нам не хватало, – заключил Павлов, выслушав меня до конца. – Что прикажете с этим делать?
Я развел руками.
– Послушайте, капитан, при всей своей ценности, для нас этот баул ничто. Его надо увезти в Ставку. И сделаете это вы. Честно говоря, больше некому это поручить. Вы нашли, вы ее и увозите.
Я согласился со всем,
