речь могла идти не просто об удалении ноги, а вместе с половиной таза. Кости таза вместе с бедром удалялись бы таким образом, что от содержимого брюшной полости нож хирурга отделяла бы лишь тонкая брюшина, то есть разрез должен идти между подвздошной костью и брюшиной. В медицинской литературе эту операцию именуют так: ампутация интерилио-абдоминалис. Невероятно тяжелая, травматичная и сложная, она делалась очень редко. Известно было не так уж много случаев благополучного исхода при ней, причем только у самых видных хирургов мира.
А у Алексеева, помимо всего, дело осложнялось небывало огромными размерами самой опухоли. Она так разрослась, что уверенности не было: удалишь ли ее даже с помощью такой травматичной операции? Но, пожалуй, если очень продумать все, тщательно подготовиться, можно пойти на риск, зная, что в этом единственный шанс больного остаться в живых… Когда мы вышли из палаты, провожаемые тоскливым взглядом Алексеева, я так и сказал Нине Даниловне. А она тут же, что называется, ухватилась за это:
– Значит, можете взяться?
Я отвечал ей, а видел перед собой глаза больного:
– Если учитель доверит мне такую операцию, скажет, чтобы сделал ее, я согласен.
А у самого от собственных слов заныло под ложечкой. За что берусь?! Ведь до приезда в нашу клинику Алексеева смотрели многие крупные специалисты Москвы – хирурги и онкологи, и все дружно отказались делать операцию, посоветовали больному обратиться к Петрову, за окончательным, так сказать, решением. Николай Николаевич – хирург смелый и искусный, не любивший отказывать в операции, если имелась хоть маленькая надежда на спасение человека, категорически потребовал выписки больного домой… Выходит, он не видит разумного риска в этом случае. И как сказать ему, что я решился? Не оскорблю ли его этим? Не обидится ли он? Ведь несмотря на свои семьдесят лет, он полон сил, энергии, находится в хорошей хирургической форме. И сказать ему, что его ученик берется провести операцию, от которой он сам решительно отказался и считает, что никто другой не сможет ее сделать, – не будет ли это неслыханной дерзостью или даже наглостью с моей стороны?!
Этими сомнениями я тоже поделился с Ниной Даниловной. Она успокоила, заметив, что мы привыкли слышать от Николая Николаевича лишь строго объективные суждения, на первом плане у него всегда интересы больного. Учитель должен понять. Нужно сейчас же, не откладывая ни на час, пойти и нему домой…
Квартира Николая Николаевича находилась в здании клиники. Он встретил нас в коридоре и спросил, не случилось ли чего… Ведь обычно мы старались не беспокоить его подобными вторжениями, позволяли себе это лишь при чрезвычайных обстоятельствах.
– Николай Николаевич, – сказал я, – мы к вам из-за больного Алексеева… Почему бы не сделать ему ампутацию интерилио-абдоминалис? Ведь технически выполнить ее возможно!
– Нет, папенька, не тот случай… Больной из-за непосильной травматичной нагрузки погибнет на столе от шока.
– Но, Николай Николаевич, совсем не обязательно, что шок разовьется, –
