у жертвы чувства собственного ничтожества, бесцельности жизни и ее обреченности, доведение ее до жажды самобичевания, когда в этом самобичевании, раскаянии или в рассказах о мнимо содеянных, механически уже закрепленных в сознании или подсознании преступлениях ощущается потребность саморазрядки, исповеди и даже «самоочищения».
Эта процедура из процесса механического в первой стадии следствия превращается в ее последней стадии уже в процесс «творческий» подследственный присовокупляет Детали и штрихи к своим старым, вынужденным и механическим показаниям на этот раз совершенно независимо от следствия и, конечно, от своей воли. С той же готовностью он отвечает на поставленные вопросы, редко попадая впросак. Он уже сам верит в свою или чекистсткую легенду, а когда увидит, что ему верят следователь, суд, стороны, слушатели – он впервые за все время своего сидения чувствует себя каким-то ценным винтиком общего механизма, более того «героем дня». Физически доведенный до крайнего истощения, он витает в небесах, а психический алкоголь-наркоз уже довел его до самозабвения. Его тело находится еще здесь, среди людей, но духовно он уже не живет среди них. Он свободен от самого себя, а потому готов на все – на словесное самобичевание и на физическую смерть.
Таковы были «методы Курского», которые легли в последующем в основу следственной техники «ежовщины». Методы Курского вполне оправдали себя. Подсудимые рассказывали вещи о чудовищных преступлениях, которые тогда почти всеми принимались на веру. Настоящую цену «чистосердечных показаний» подсудимых знал в Москве только один человек – Сталин, и только одно учреждение в провинции – штаб Евдокимова, Курского, Федотова в Ростове-на-Дону.
Зато триумф Сталина был полным: ни советское правительство, ни его председатель Рыков, ни «гнилой» теоретик Бухарин, ни даже сам верховный шеф ОГПУ Менжинский не разгадали контрреволюции шахтинцев, а Сталин «гениальным чутьем» профессионального революционера раскрыл «заговор буржуазных специалистов». С Менжинским Сталин «как-нибудь договорился», но членам Политбюро, как школьникам, поставил на вид: вы саботировали, а я вас спасал, будете и дальше упорствовать, я и без вас обойдусь! ЦК в закрытом письме к партийной организации воздал должное «бдительности» Сталина, дипломатически обходя саботаж «правительства» в раскрытии «Шахтинско го дела». Когда же Сталин подготовил новое дело, – «дело Промпартии» проф. Рамзина «саботажникам» оставалось только поддакивать.
Однако победа Сталина имела для него меньше всего «моральное значение», хотя она и дискредитировала его будущих противников из «правой оппозиции». Еще меньшее значение имела ликвидация доселе никому неизвестных, шахтинцев или малоизвестных в широких кругах рамзинцев. Победа заключалась в том, что Сталин нашел волшебный ключ к публичному уничтожению даже мнимых врагов режима – лабораторию Евдокимова с методами
