отступить от темы и привести один эпизод. Когда немцы в октябре 1941 года подошли к Москве так, что могли уже видеть Красную площадь в бинокль, Сталин хотел перебраться в Куйбышев (туда уже переехали ЦК во главе с Андреевым и Совнарком во главе с Вознесенским), но Жуков категорически заявил – Москва сдана не будет. Известно много случаев, когда Жуков резко возражал Сталину.
Когда теперь читаешь документы хрущевских времен, да и мемуары Жукова, то удивляешься не столько мужеству Жукова, сколько его поразительному невежеству в отношении психологии советского диктатора. Много раз Жуков напрашивался под пулю чекистов и все-таки Сталин не давал команды стрелять. Почему? Потому, что Сталин быстро и безошибочно раскусил боевого генерала: как солдат – великан, как политик – ноль! Бонапарты пекутся не из такого теста. Любому генералу Красной армии с политическим складом мышления такой, например, диалог стоил бы головы:
29 июля 1941 года. Кабинет Сталина. Обсуждается вопрос о Киеве. «А как же Киев?» – спросил Сталин. Я знал, что означали два слова: «Сдать Киев», но я не мог бы поддаваться чувствам, а как человек военный, обязан был предложить единственно возможное, на мой взгляд, решение в сложившейся обстановке: «Киев придется оставить, – ответил я. – На западном направлении нужно немедленно организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Этот плацдарм противник может использовать для удара на Москву». – «Какие там еще контрудары, что за чепуха? – вспылил Сталин. – Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?» Я не мог сдержаться и ответил: «Если вы считаете, что начальник Генерального штаба способен только чепуху молоть, тогда ему здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы родине». – «Вы не горячитесь, – сказал Сталин. – А впрочем, если так ставите вопрос, мы без вас можем обойтись… Идите, работайте, мы тут посоветуемся и тогда позовем вас». Минут через 40 меня вызвали. «Вот что, – сказал Сталин, – мы посоветовались и решили освободить вас…» – «Куда прикажете мне отправиться?» – «А куда вы хотите?» – «Могу выполнять любую работу. Могу командовать дивизией, корпусом, армией, фронтом». – «Не горячитесь, не горячитесь! Вы вот говорили об организации контрудара под Ельней. Ну и возьмитесь за это дело. Мы назначили вас командующим резервным фронтом. Когда вы можете выехать?» – «Через час» (Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. 1969, стр. 311–312).
Что Жданов метит вовсе не в Жукова, а в Маленкова, Сталин отлично видел, но это было в его характере – поощрять доносы членов Политбюро и натравливать их друг на друга. Безопасность его личной диктатуры во многом основывалась на междоусобице партийных бояр. Пока бояре соревновались в любви к Сталину методами доносов, Сталин знал, что никакой заговор на верхах против него невозможен.
Жданов начал уверять Сталина, что такой бонапартистский заговор возможен как
