напоминала об этом. А этой кличкой – «прошмандовка» – она больше никого не крестила. Даже Клавдию. Верка птицей пролетела. Иногда вспоминалась, и Нюра, чувствуя это, глядела на него с презрительным сожалением.
– Хоть бы баба была там. А то прошмандовка размалеванная!..
Сейчас она мирно гремела на кухне посудой, привычно ворча и постукивая каблучками. Потому что тапок она не носила даже дома. Она любила, чтобы вокруг нее звучал и стук, и звон, и говор. Ворчание иногда прерывалось пением. Все вперемежку и все это: стукоток, шуршание юбок, звон посуды, ворчание и пение, запах ручья и цветочной пыли, дешевых духов и мыла – все это, клубясь и воздымаясь, сопровождало всю ее жизнь.
– Господи! Да когда же он сдохнет?! И ведь не сдохнет.
Петр Матвеич насторожился. Появились очень опасные нотки в бесцветном ее ворчании.
– Что ты мне наделал?!
– Что я тебе наделал?!
– Ты зачем в котел лазил?!
– Руки мыл!
– Руки мыл, скотина!
– Я скотина?! Ты чего разошлась с утра? Че разлетелась-то?! Язык-то прибери свой. Я тебе что, тряпка?!
– Ты не тряпка, да?! Не тряпка. Весь котел запоганил. Я воду стирать грею. Потаскай-ка ее. Ты, поди, задницу свою с постели поднял, только чтоб на Клавку посмотреть, а я уже на ручей за водой сбегала.
– Ну, что я сделал-то?
– Ничего?! В кружку тебе трудно заглянуть было. Шары-то разуй! Или тебе Клавка совсем голову замутила?
– Во дура-то!
– Я-то дура! Я вот вылью сейчас котел на тебя, тогда ты еще поумнеешь.
– Нюрка!
– Я-то Нюрка, а ты дурка! Совсем одурел. У меня масло последнее в кружке было. На чем я лепешки печь буду?!
Наконец до Петра Матвеича дошло, что в кружке, которой он черпанул воду из котла, было масло для лепешек.
– А ты чего ее выставила под руки?! Кружке-то че, места другого нету?..
– Нету! Тебя не спросила, куда ставить. Надо было с вечера еще спросить: Петька, куда мне кружку с маслом поставить?
– Спросила бы. И масло бы уцелело, – добродушно ответил он, и этот добродушный тон уязвил ее хуже крика.
– Мало того, – закричала она на него, – что ты жрешь в три глотки. Ты еще масло в воду льешь. Иди-ка притащи теперь воды!
– Кто жрет в три глотки?! – Петр Матвеич остолбенел от оскорбления.
– С утра встанешь, как заведенная. Туды-сюды, туды-сюды. А он выдрыхнется и вредительством займется.
– Кто жрет в три глотки?!
– Тащи теперь, Нюрка, воду, чисти котел, а он пойдет Клавку щупать.
– Я тебя спрашиваю, – зловеще повторял Петр Матвеич. – Кто жрет в три глотки?!
– Да ты, кто же! – вдруг ответила Нюра. – Что я стану для себя варить. Или лепешки печь! Мне и чаю позаглаза хватит.
– Ладно, –
