бравых курсантов ты совершаешь эти сложные манипуляции и движения руками, объятыми пламенем с единственной целью – развлечь своих сокурсников. Ибо делать тебе больше ночью нечего больше. Кроме как развлекать.
Представил? Себя ощутил в роли клоуна?
Да… Тебе могут заранее подложить что-то, по чему ты можешь бить руками для большего развлечения. Почему нет? Чаще всего подкладывали металлический таз. И ты становишься человеком-кроликом, что «бьет» в барабан.
Жестокие забавы для мальчишек, желающих получить самоутверждение.
Днем мы обычно работали, вечерами были предоставлены сами себе, и каждый делал то, что хотел: кто-то писал письма, кто-то играл в карты, некоторые играли в футбол или волейбол. Так неспешно и неторопливо текло время, оставляя за собой шлейф прошлого, состоящий из воспоминаний, хранящихся в памяти. Вечерами после отбоя нас всех дружно загоняли в постель. И по идее начальства мы должны были спать. Но кто когда видел романтиков, спящих мирно после отбоя?
По крайней мере, мы должны были находиться в кроватях. Вот тогда и наступало время для разговоров. Говорили о разном. Так один наш сокурсник, крепыш из Краснодарского края, больше похожий внешне и походками на большую и злую гориллу рассказывал, что дома у него был самый настоящий гарем из двенадцати девушек, которые его сильно любили.
В то время, в восемьдесят первом году, у меня такое в голове не укладывалось. Воспитание было другое. Страна была другая – СССР, в которой моногамность еще не была сортом дерева, растущем где-то в Африке.
Но наш сокурсник про свои амурные дела любил рассказывать долго и с подробностями. Фамилия его была Ткаченко, а звали его Сергеем. Было ему, как и нам пятнадцать лет, но выглядел он в наших глазах значительно старше. То ли потому, что был крупнее нас, то ли потому, что выглядел гориллоподобно, бог весть.
Сейчас я понимаю, что все то, что тогда говорилось, могло быть правдой, а могло быть и выдумкой, но все мы полны были романтики и наивности, которая еще была в неокрепших мальчишеских душах.
Среди нас были ребята и по шестнадцать и даже по восемнадцать лет, и те чувствовали себя среди нас как люди, пожившие и много видевшие на своем веку. Но чем больше времени проходило, и настоящее неумолимо уходило вдаль по течению реки времени, тем явственнее все мы ощущали приближение какой-то роковой неизбежности, с таящимися впереди суровыми испытаниями, которые нас ждут впереди.
Это было странное общее предчувствие надвигающейся беды, которую вчерашние мальчишки, дружно не сговариваясь, пытались игнорировать. Нервы у всех были на пределе. Драки стали более частными, ребята более задиристыми, смех звучал все реже и реже пока совсем не прекратился. Всем было уже не до смеха.
Почему? Кто знает? Мы, видимо, подсознательно чувствовали, что детство заканчивается, и впереди нас ждет беда.
Кожей спины, макушкой, всем своим
