чо делал, то и буду делать, – усмехнулся Чих-Пых и огладил свои мокрющие от выпитого усы. – Подметать ее стану, заразу.
– И все же зря ты языком, як помелом, метешь, – вновь предостерег дворника Сашка. – Гляди, дойдет до начальства, до господина Соколова… Сам знаешь, Мих-Мих не помилует… Будешь знать, як кобениться…
– А нам теперича никакая примета не помеха. Верно, Лешка? – по-свойски хлопнул по плечу Кречетова Егор, снова скручивая козью ножку. – Чо б мне не кобениться, хохол? Начальству легко приказы рассыпать… Егор туда, Егор сюда, а мне каково на раскоряку жить? То-то и оно, сударики, тяжко. Тятька мой покойный, Царство ему Небесное, прежде любил приговор иметь: «Дай, дай, батюшка-государь, дожить без позору, без сраму». Чисто прожил жисть, ровно один день. И похоронили его чин-чинарем, мимо земли не положили. Так и я люблю прожить. Да и кому нужен Чих-Пых? – Дворник особенно жалостливо, как-то по-собачьи поглядел на молодых, стройных воспитанников. – Уродился я маленьким и помру пьяненьким. У нас, босоты – всяк день, как в петле… Живем, покуда удавку не затянули. А вы-то, сударики, я гляжу, спелись и сплясались другим на зависть, а ну-к, подите сюды. – Егор неожиданно прервал свою болтовню, поманил пальцем и, когда мальчишки приблизились, дыхнул им в лица перегорелой водкой: – А насчет Борисыча я вам еще вот что открою. Похоже, братцы, он даже и не разбойник…
– А кто? – разочарованно протянул Гусарь, искренне сожалея, как быстро, на одном кругу, рушится загадочное предположение дворника.
– Да тихо ты, супонь, галчонок! Он, братцы мои, пострашнее будет…
От этого доверительного шепота у юнцов даже краска отошла от щек, глаза округлились, плечи напряглись.
– Мне думается, сударики, сей гусь из по-ли-ти-чец-ких… Оно как… но тсс-с! А теперича айдате, ехайте, куды ехали. Некогда мне с вами язык чесать. Работать нады, а не «ура» кричать. Бр-ры-сь!
Глава 2
Доводы Чих-Пыха насчет «грабителя» и «убийцы» друзья уже за воротами потешки подняли на смех.
– Надо больно благовоспитанному утонченному Сергею Борисовичу с кистенем стоять по ночам за сосной при дороге. Денег у него и так достаточно, – вслух рассуждал Кречетов. – Сухарь как-то в бытовке доложил с завистью Гвоздеву, дескать, как славно устроился господин Козаков, точно сыр в масле катается. Из Петербурга ему каждый месяц, помимо оклада, деньги приходят на счет… Стало быть, резать и стрелять благородных людей Пруссаку незачем, – резонно заключил Алексей. – Другое дело, если тут вправду пахнет политикой…
Но на этом поле ни Гусарь, ни Кречетов играть не могли. В политике они разбирались ничуть не лучше, чем свинья в апельсинах, а посему расследование их быстро, но закономерно зашло в тупик. Однако понимание своего бессилия не рассеяло их беспокойства, а напротив, еще более сгустило и без того туманную атмосферу загадки. Окончательное многоточие в этом деле поставил внезапный приезд в училище жандармского офицера пристава Голядкина.
В канун Благовещения
