ничего. Дни пролетят – не заметишь. Нервы, чтоб их. А ещё отец домой вернулся – лица нет. Вымотанный, бледный, будто не товар принимал, а сам, как в юности, мешки на спине таскал. Не снял ни провонявшего лисьим жиром и дешёвым табаком кафтана, ни вымазанных в клейкой смоле сапог, ни рукавиц, какими хватает ящики, чтобы подсобить грузчику-другому. Только рухнул на стул, придвинул к себе крынку с молоком и жадно отхлебнул, будто целый день во рту и капли не было. Провёл немытой рукой по засаленным редеющим волосам, пригладил острую бородку и уставился на догоравшую свечу.
Гробовая тишина пугала. Но неудивительно – дом де Вриссов стоял на окраине столицы. Это на центральной площади Атоля вечно тянули песни, сбивали в танцах башмаки, махали пёстрыми юбками и завлекали лихо подкрученными усами. Здесь же, в северной части большого города, начинались Мшистые пустоши, при дворе красиво именуемые долинами. Здесь и решил обжиться Алистер де Врисс, сумев уместить на крохотной территории сада не только фонтан, но и дюжину розовых кустов, не говоря уже о редких в этих местах шапках вечно цветущего кочехвоста. С балкона второго этажа каждый вечер смотрел он на горизонт, на бескрайние просторы долин и терпеливо ждал того дня, когда объявит себя их полноправным хозяином. И ждать оставалось немного.
Медленно спустив ноги с кровати, Арлина коснулась ступнями холодного пола, поёжилась, но не остановилась. Взяв с комода догоравшую свечу, подошла к окну и посветила. Но в мутном стекле в такую ночь ничего не разглядишь. Только саму себя: растрёпанную, с широко распахнутыми глазами и дрожащими губами. В эту минуту она напоминала испуганного ребёнка, наказанного нянькой за шалости и запертого в огромной тёмной комнате. Повсюду мерещилось нечто страшное и клыкастое, а из-под кровати и платяного шкафа вот-вот норовили вылезти чудища и кривыми лапами схватить за волосы.
Вот и за стенкой теперь зашевелились и заскреблись, будто выцарапывали камень крошка за крошкой, прокладывая себе проход в соседнюю спальню. И собака заскулила совсем рядом пронзительно и тоскливо. Но собак де Вриссы не держали, а крестьянские дома были далеко. А, может, и не собака вовсе, а голодный волк? Подобрался чёрной ночью к хибарам прислуги в надежде на лёгкую добычу. Деревень ему мало? Или у деревенских мужиков всегда наготове заряженные ружья в отличие от потерявшей бдительность знати? Отец никогда не держал в руках ничего серьёзнее ножа. А тот годился только мешок холщовый прорезать, чтобы проверить свежесть и терпкость завозимого розового перца.
Мысли об отце вернули Арлину на несколько часов назад и этажом ниже. Что он говорил, когда прихлёбывал молоко, даже не сплёвывая тягучую сливочную пенку? Арлина и разобрать не смогла, но взгляд отца хорошо запомнила. Тяжёлый, подозрительный, уставший.
Последний раз он так смотрел, когда Арлина была ребёнком. Когда он долго копил деньги на новый дом и тёплую одежду к зиме, складывал монету к монете, а потом все накопления разом сгорели. Наколол начинающего торговца ловкач из-за Тихого моря. Стелил заманчиво и ласково, деньги прикарманил и пропал – исчез, словно в морскую воду канул. В те
