и говорю. Лярвы появились из-за радиации. Мы не успели очухаться от Чернобыля, когда взорвалась белорусская АЭС. Одно на другое. Получайте лярв, вместо дешевых энергоресурсов.
– А война?
– Третья Мировая? На нее нам грешить нечего. Все разрушено, Беларуси – хоть бы хны. Не успели ракет по нам выпустить… А остальное – по барабану. К радиации мы привыкли. К вечному военному положению – тоже. Так что мы сейчас на самом деле самые.. кхе… кхе… процветающие. Первые из последних. Лучшие из худших. А ты, милок, случаем не из службы стабильности? Так меня на откровенность провоцировать бесполезно. Небось, не потащите-то старуху в исправлаг?
– Зачем вы так? Ну, какой из меня провокатор? Видите ли, Мария Ильинична. Я – журналист, – Марат с удивлением обнаружил, что Иешуа Га-Ноцри был прав: говорить правду легко и приятно. – Пишу на исторические темы. Мне хотелось, что бы вы подробнее…
– Хм… Странный ты журналист. Одет, как дестабил. Даже круче. Футболки с изображением Че Гевары носили в мое время самые прожженные нигилисты. Признавайся парень: ты из лесных братьев? Меня не проведешь.
– Нет. Но если честно, то, кажется, я им симпатизирую.
Старушка засмеялась. Смех этот походил на клекот подстреленной птицы. Он сразу перешел в кашель. Вербицкий поспешил подать Марии Ильиничне воды, но та, резким взмахом руки выбила стакан. По полу растеклась лужа.
– Не пью я гадость, которой меня Дуська потчует, – выдохнула бабка перед новым приступом кашля. – Не знаю, что они туда подмешивают, но сдается мне: от ихней воды крыша едет. Под кроватью, сынок… Бутылка…
Марат наклонился. Под кроватью, между пластмассовой «уткой» и стоптанными тапочками действительно лежала стеклянная бутылка, заткнутая свернутым в трубку обрывком бумаги. Вербицкий вытащил импровизированную пробку. Дождался, когда бабуля перестанет трястись от кашля и поднес горлышко к ее губам. Мария Ильинична сделала несколько судорожных глотков.
– Ага. Теперь хорошо. Мне эту водичку соседка приносит. Дождевая. Да. Хорошо. Вот только если доченька узнает, не сносить мне головы. Ладно, Марат. Колись, кто ты и откуда, тогда и я расскажу все, что знаю. Откровенность за откровенность.
Кто и откуда… Сложные задачки ставишь передо мной, Ильинична. Если бы и сказал, ты ведь не поверила бы. На вокзале произошло что-то вроде временного сдвига. Возможно, из-за грозы. Сначала он попал в прошлое. Потом оказался в будущем. Незамысловатая, в общем-то, история. Но Мария Ильинична ветеринар, а не фантаст. Не поверит.
– Хорошо. Я из леса.
– То-то и оно. Вы там все такие любопытные. Правдоискатели. Только теперь-то правду искать поздно. Ну и Бог с ней. Это все лирика, парень. Лярвы – мутанты. Потомки тех, кто остался на зараженной радиацией земле. Началось это давно. Еще после Чернобыля. Стояла тут одна деревенька. Хат-развалюх с десяток. Старики, которым все до лампочки. Молодежь, которой некуда было податься. А чего бы и не остаться? Куры неслись – любо-дорого. Яйца – почти с кулак. В огороде тоже благодать:
