пахнуло крысиным духом, и тут же дети у ДОТа слушают про войну.
Юноша рухнул на твердый сугроб, а две девицы уселись на него, как на бревно. Одна рыжая, другая другая. Выглянул: они все еще там, кривляются друг перед другом.
Пока я гляжу в окно, юный бомж за спиной хрустит оберткой какой-то еды.
Девушки обнимаются и пританцовывают.
Парень то посмотрит на них, то встанет как столб, то прилег за сугроб.
Я оглянулся на бомжа и встретился с его жестким взглядом. Через некоторое время женщина присела перед ним на корточки, расспрашивая, чем бы ему помочь.
Впервые скомкал и выбросил детский рисунок. Мне показалось, что ребенок туп. А может, это рисовал тот самый маленький даун, что с утра на службе потешно протягивал всем ручку, и я ему пожал, и все, кто пожимал, улыбались. Может быть, я скомкал рисунок – этого больного ребенка.
Вот и пасмурно сегодня уже не по-зимнему.
От пасмурности в церкви сделалась полумгла.
Вчерашние ручьи обмелели.
В такой погоде есть нечто тягучее: будто глазами тянешь… смотришь на снег и тянешь, как тесто…
Вот уже и дети на велосипедах покатились по сырой земле.
Как полная луна – сегодня полное солнце.
Яковлевна посадила у крыльца деревца. Ее уволили, и вскоре умер муж. Шиповник прошлогодний с сухими плодами, и луковицы на клумбе дали ростки. Приятно смотреть на землю и ростки из нее, и на сухой шиповник, зная, что скоро все зазеленеет.
Пахнуло молодой крапивой.
Евгеньевна сказала, что в этом году жизненный цикл растений прошел очень быстро: за три дня вместо двух недель.
Любуюсь бледностью голых ног.
Записываешь, чтобы приохотить руку к письму и глаз к наблюдению.
Записывание требует ритма. Ритм задается движением: от подоконника к подоконнику.
На улице приятный ветерок. Жених подхватил невесту, фотограф их щелкнул.
Люблю летнее солнце на закате в церковных дверях. «Слава Тебе, показавшему нам свет!» – и солнце ровно напротив входа.
Мне стало нравиться, что набегает мгла.
Хожу туда-сюда среди картин (иконы) и статуй (девушки).
Девушки у кустов: кто на складном стульчике, кто на коленках, кто прямо на попе – рисуют нашу церковь.
До чего же красивым бывает облачное небо: ветер его расчешет, солнце подсветит.
Пасмурные дни располагают к сосредоточенности, ясные – к рассеянью.
В юности строчки приходят сами, в старости же тянешь из пальца.
Ветер тревожит, и в то же время утешает.
В эти дни солнце не спешит садиться, а присаживается.
Три разных ветра: один в траве, другой в деревьях, третий в облаках.
Ветер разгулялся, уронил железную урну. Теперь он дует, как в Канзасе, и ни о чем, кроме него, думать уже невозможно.
Брызнул
