чашку. Но упрямо сжала губы и уселась обратно на табурет. Она смотрела прямо на мать. Марте было до боли в сердце жалко дочь.
– Ну что ты, солнышко? – когда человек плачет, слова утешения сами рождаются внутри. Глупые, нелепые, умные, уместные… всякие. Но Ира не плакала. Она была спокойна. Даже на похоронах, почти чужие старухи плакали, а она нет. Они же потом шушукались по углам, мол, мужа схоронила и слезинки не уронила.
– Я в порядке – ровным, сухим как казенная холстина голосом, ответила дочь – все хорошо.
Марту Генриховну начала наполнять злость. Нет, не на дочь, на бывшего зятя. Почему? Кто знает? Злость и страх так похожи, они всегда обнимаются и идут рядом. А Марта боялась. Боялась сухих глаз дочери, она-то знала, что дочь без памяти любила Тимура.
– Да будь он проклят! – в сердцах воскликнула Марта – Тимур этот непутевый. Сам пропал и тебя за собой в могилу утащит!
– Не надо так, мам. – тихо ответила Ира. Спокойно ответила. Как выгорела изнутри, одна оболочка осталась. – Не надо про Тимура плохо говорить. Он хороший. – помолчав добавила – Был хороший.
– Ешки-матрешки! – выпалила Марта – С чего хороший-то? Учился-учился, а в итоге? Шахтером в забое пропал! Небось, золотые горы обещал?
Марта замолчала, похоже она перегнула палку. Вот же характер. Тут лаской надо, а я в крик, думала она. Отрыдалась бы, отплакалась. Погоревала сколько положено, а там… Молодая ведь, красивая. Нет, за другого не пойдет, верная. Кому верная? Тимуру уже ее верность ни к чему. Во рту стоял горький привкус отчаяния. Ее девочка, красавица-умница в беде. Про зятя, к которому, надо сказать Марта Генриховна всегда относилась хорошо, она не думала. Парню не поможешь. А дочка…
Ира улыбнулась. Мягко, даже нежно. Погладила мать по руке:
– Все в порядке, мам. – Девушка встала, подошла к холодильнику и едва касаясь, провела по фотографии – Он мне обещал только три вещи: счастье, радость и любовь. И свои обещания он выполнил.
– Выполнил… – Марта едва подавила горький смешок – По тебе видно, и счастье и радость и любовь видно.
Еще зимой из-за таких интонаций в разговоре, они бы крупно поругались. Сейчас Ира, такая же тихая и спокойная обняла мать за плечи.
– Пойдем. – сказала она.
Марта пошла следом за дочерью в единственную комнату. Ира приложила палец к губам и аккуратно открыла дверь. На кровати спал и шевелил во сне губами Никита. Льняными волосами он пошел в мать, а скуластое, несмотря на детскую пухлость, лицо выдавало отца. Ира поправила сыну одеяло, взяла листок со стоящего рядом комода и так же тихо прикрыла дверь.
На кухне, сиротливо стояли уже остывшие, так и не тронутые чашки с чаем. Ира, чувствуя настроение матери, просто убрала их в раковину. Марта держала в руках альбомный лист. На нем с помощью шестнадцати цветов карандашей и детской фантазии было изображено нечто, что вызывает восторг только у родителей. Кривоватая схематичная фигурка
