подходи к окну! – крикнула Анна.
Он встал и направился к окну. Егершмитты открыли все ставни; над их дверью висел нацистский флаг. Нагнувшись, он увидел крошечную тень.
– Спускаюсь! – крикнул он.
Он пересек комнату.
– Это Марика, – сказал он.
Он спустился по лестнице и пошел открывать. Грохот петард, крики, музыка над крышами: праздничный день. Он посмотрел на пустынную улицу, и сердце его сжалось.
– Зачем ты пришла сюда? – спросил он. – Уроков не будет.
– Меня послала мама, – сказала Марика. Она держала корзиночку, в ней были яблоки и бутерброды с маргарином.
– Твоя мать с ума сошла. Сейчас же возвращайся домой.
– Она просит, чтобы вы меня не отсылали.
Марика протянула вчетверо сложенный листок. Он развернул его и прочел: «Отец и Георг совсем потеряли голову. Прошу вас оставить Марику до вечера у себя».
– Где твой отец? – спросил Милан.
– Они с Георгом стали за дверью. У них топоры и ружья. – Она серьезно добавила: – Мама провела меня через двор, она говорит, что с вами мне будет лучше, потому что вы человек благоразумный.
– Да, – сказал Милан. – Это верно. Я человек благоразумный. Заходи.
Семнадцать тридцать в Берлине, шестнадцать тридцать в Париже. Легкая растерянность на севере Шотландии. Господин фон Дернберг появился на лестнице «Гранд-отеля», журналисты окружили его, Пьерриль спросил: «Он выйдет?» Господин фон Дернберг держал в правой руке бумагу, он поднял левую руку и сказал: «Еще не решено, встретится ли сегодня вечером господин Чемберлен с фюрером».
– Это здесь, – проговорила Зезетта. – Здесь я продавала цветы с маленькой зеленой тележки.
– Я знаю, ты старалась, – сказал Морис.
Он послушно смотрел на тротуар и мостовую, они ведь для этого сюда и пришли. Но все это ни о чем ему не говорило. Зезетта выпустила его руку и тихо смеялась, глядя на пробегающие машины. Морис спросил:
– Ты сидела на стуле?
– Иногда. На складном, – ответила Зезетта.
– Наверно, нелегко было.
– Весной тут славно, – сказала Зезетта.
Она говорила с ним вполголоса, не оборачиваясь, как говорят в комнате больного; уже некоторое время она манерно двигала плечами и спиной, выглядела она ненатурально. Морис томился скукой; у витрины было по меньшей мере двадцать человек, он подошел и стал смотреть поверх их голов. Возбужденная Зезетта осталась на краю тротуара; вскоре она присоединилась к нему и взяла за руку… На граненой стеклянной пластинке было два куска красной кожи с красным украшением вокруг, похожим на пуховку для пудры. Морис засмеялся.
– Ты веселишься? – прошептала Зезетта.
– Туфли смешные, – сказал Морис.
На него стали оборачиваться. Зезетта шикнула на Мориса и увела его.
– А что такого? – удивился Морис. – Мы же не на мессе.
Но все же он понизил голос: люди, крадучись, шли гуськом, казалось, они друг с другом
