проснулась со смутным чувством страха и усталости. Она лежала, уставившись в высокий потолок, и слушала колокольный звон, доносившийся со стороны Успенского собора и оповещавший о начале дня. Женщина с тревогой вспомнила свой сон, который повторялся уже несколько дней подряд.
Она шла по темному лесу в одной исподнице и вдруг заметила стаю волков, притаившихся за кустами. В страхе она прижалась к дереву, которое во сне показалось ей спасением. Под раскидистыми ветвями и густой листвой она нашла убежище, но смутная тревога и опасность не принесли успокоения даже под этим деревом-исполином.
Она опустилась на землю и заметила светящиеся в темноте глаза волков, приближающихся к ней. Отвела взгляд, и прямо на нее с самой нижней ветки с шипением стала надвигаться змея. В ужасе и холодном поту она проснулась.
«Господи, – думала Татьяна, – когда же это кончится? Не к добру сей сон, не к добру. Надо бы за советом к Авдотье-Пичуге сходить».
А в то же время на окраине села Волуйки разгадывала свой сон Авдотья-Пичуга. Никогда ее мысли не путались так, как сегодня.
«Старею, – думала Авдотья, – вот и чудится мне всякое».
В избенку вошел ее сын Фома – здоровенный мужик лет пятидесяти, не имевший ни семьи, ни детей. Как вернулся с чужих земель, так окромя медовухи не было у него собеседника. Вот и сейчас заметила Авдотья, что сынок опять во хмелю.
– Ох, тяжко, тяжко! – запричитала Авдотья. – Отойди, окаянный! – закричала она на Фому, который хотел ее поддержать.
– Ты что, мать? Никак дурное с тобой сделалось? Как же я тебя брошу? Чудная! – Фома подхватил сухонькую старушку и отнес на топчан.
– Сядь! – приказала внезапно Авдотья сыну – она уже не чувствовала дурноты. – Сядь подле и сказывай, какой грех сотворил, ирод? Пошто обиду нанес людям, коли мне теперь за тебя перед силами небесными ответ держать велено?
– Ты что, маманя, в своем уме?! Аль повредилась им ненароком? – хмель еще бесом сидел в голове Фомы.
– Не перечь! – вдруг закричала Авдотья. – Мать уже у одра смертного, а он перечить удумал! Сказывай, говорю!
Татьяна не в первый раз подумывала о святом заговоре, творимом колдуньей Авдотьей-Пичугой. Она все надеялась, что образумится ее Антон, как она звала своего иноземного мужа Антуана. Уж который год пристрастился граф к зелью хмельному, и спасу нет от беды такой.
Даже красавица жена и малолетка сын, боготворимые Антуаном в начале его семейной жизни, отошли на второй план. Частенько задумывалась Татьяна: а стоило ли выходить замуж за него, когда к ней, богатой, молодой и рано потерявшей единственного родного человека – отца, стали свататься князья и министры? Но прошлого не воротишь, как ни мучайся от дум тяжких.
Ее горестные размышления прервал влетевший в спальню сын Никита.
– Мама! Мама, – закричал он, взбираясь на высокую кровать четы Преонских-Кюри, – а батеньку опять будочник
