полгода Филипп корпел над дедовскими книгами. Готовил микстуры, собирал травы, изучал записи о людях. Весть об этом разошлась по маленькой деревеньке быстро, и сельчане, забыв о смерти Василисы, порадовались и за него, и за себя, что не придется при всяком мало-мальском недуге снаряжаться в дальнюю поездку.
– Вся деревня теперь только на тебя и надеется, – говорила Глаша, – несподручно за двадцать верст мыкаться, да и верят они тебе, как деду покойному.
– Бешеным собакам семь верст не крюк, – зло ответил Филипп; он еще помнил обиду, когда люди откровенно плевали в его сторону и чуть было не убили за смерть Василисы.
– Не говори так! Не все ж тебе враги! – убеждала его Глаша.
Филипп вздохнул. Все он понимал и помнил, как дед однажды помог старику Федору. Федор этот хитростью и обманом отнял у Игнатия справную избу, но все равно не держал зла и обиды дед. Всех лечил и говаривал:
– Они для меня перво-наперво больные и слабые люди. Когда они приходят ко мне, я для них Бог и царь, а они простые смертные. Вот в чем наша сила, внук, но ею мы должны в меру пользоваться, иначе до беды недалече…
Вечером к Филиппу пришел его постоянный и неизменный друг Кирилл Парфенов и с круглыми от удивления глазами рассказал о катастрофе в Северной Атлантике.
– Представляешь, Филипп, такой огромный корабль, кажется, «Титаник», затонул в холодном море! На нем столько народу! Все газеты об этом только и пишут. Мне крестный из Москвы привез, на вот, прочитай! – протянул он другу небольшую желтенькую газетенку, на первых страницах которой был изображен гигантский, с двумя тысячами пассажиров на борту роскошно отделанный теплоход, затонувший в этом апреле.
Филипп прочитал статью и задумался над судьбами незнакомых ему людей. Читая об этом страшном происшествии, он очень сожалел о случившемся, и внезапно осознал и свою значимость в жизни окружающих его людей.
«Если Бог есть, так почему же он допустил такое?» – спросил он сам себя, и тут же понял, что знает ответ, но просто не хочет его принимать.
Именно эта далекая и чужая трагедия закрепила его решение остаться на хуторе и продолжить дело деда Игнатия. «Если я могу помочь людям, я не должен от этого уходить! Хочется мне того или нет! Это мой долг!» Только в продолжении дедова дела он ощутил свое спасение и понял, что, помогая страждущим, он вернет себе былую славу и не запятнает память Игнатия.
И в начале лета он принял у себя первого страдальца. Молодой парень, Парфенов Максим, старший брат Кирилла, сильно покалечил себе руку, а пока до деревни дошел, истек кровью, отчего и потерял сознание. Нашли его только к вечеру.
– Спаси! – грохнулась в ноги мать Максима, – умоляю, вызволи из беды! Ничего не пожалею! – она стала вытаскивать из-за пазухи деньги и совать в руки Филиппа. Тот вернул их обратно.
– Сделаю, что смогу! – сказал он и велел всем покинуть дом. Три часа он зашивал руку Максима, от плеча до кисти распоротую острым сучком упавшего дерева, обработал рану и, напоив родниковой водой с сахаром и травами, оставил парня
