нижней юбки полосками ткани и вложила в перевязь. Уильям не предлагал им помощь, разумно рассудив, что ее не хотят и не примут.
Наблюдая за перевязкой, Уильям отметил, что ткань была застиранной и выцветшей, но по краю шла вышивка – маленькие голубые и желтые солнышки. Интересно, женщины квакеров всегда носят под чопорными платьями красивое нижнее белье?
Они тронулись в путь, звук удаляющейся повозки постепенно становился не слышен за шумом листвы.
– У тебя есть оружие? – внезапно спросил Мюррей.
– Есть кое-что. – В кармане Уильяма лежал нож, который дала ему Джейн. Ножен не было, и он завернул его в платок. Уильям тронул пальцами деревянную рукоять. Этим ли ножом она… Ну конечно.
– А у меня нет. Сделаешь мне дубинку?
– Не доверяешь мне охранять себя? – ехидно поинтересовался Уильям.
Мюррей ехал, ссутулившись и потряхивая головой в такт шагам мула, но сейчас он повернулся и посмотрел на Уильяма. Глаза его слипались от жара, но взгляд был неожиданно цепкий.
– Тебе-то я доверяю. Я не доверяю людям наподобие тех, с которыми ты недавно сражался.
Справедливое замечание: на дорогах сейчас небезопасно… Осознание этого вдруг отозвалось в Уильяме острым беспокойством за девушек, которых он отправил по этим самым дорогам без оружия и охраны, с ценным мулом и повозкой. Нужно было ехать с ними, настоять на том, что лучше путешествовать всем вместе…
– Мама всегда говорила, что нет упрямей человека, чем мой дядя Джейми, – тихо сказал Мюррей. – Однако, должен сказать, квакерская девушка, которая что-либо вбила себе в голову, переупрямит даже его. Я не сумел отговорить ее, не смог бы и ты.
Уильяму не хотелось ни обсуждать никого из упомянутых Мюрреем людей, ни вступать в философские диспуты о фамильном упрямстве. Он взялся за поводья и заставил мула остановиться.
– Побудь здесь, я поищу подходящую дубинку.
У дороги веток было мало – здесь недавно прошли фуражиры. Но чуть в стороне стояла небольшая ферма, окруженная садом.
Сквозь сад проехала артиллерия: в земле пролегли глубокие колеи от колес, а ветви некоторых деревьев свисали, будто руки огородных пугал. Среди извилистых корней большой яблони скорчился мертвец – американский ополченец, судя по охотничьей рубашке и домотканым штанам.
– Никуда не годится, – глядя на яблоню, ровно сказал Уильям.
Старые яблони мало плодоносят. Их выкорчевывают через пятнадцать-двадцать лет и сажают в лунку новое дерево… Уильям отвернулся, однако успел еще заметить, как жужжащее облако мух взлетело с обезображенного лица трупа. Уильям отошел на несколько шагов, и его вырвало.
Приторный аромат гниющих яблок заглушал пороховую вонь, весь сад гудел от ос, пирующих на сочной яблочной мякоти. Уильям развернул нож и подвесил его к поясу, даже не поглядев, есть ли на лезвии засохшая кровь. Он вытер рот и, поколебавшись, вернулся и накрыл платком лицо мертвого повстанца. Труп уже обобрали – на нем не было ни оружия, ни обуви.
