очень искреннее, не дающее никакого повода думать, чтобы написанное в нем было неправдой.
24 февраля
Л.Н. нездоров. Утром он еще гулял, но больше из дома не выходил и даже не завтракал.
Из Петербурга приезжал дамский портной, автор портновского учебника. Провел в Ясной целый день и очень всех утомил. Расположился в одной из нижних комнат как у себя дома, вечером обедал. Разослал всем своим знакомым открытки с приветом из Ясной Поляны. Всё уговаривал Софью Андреевну принять от него в подарок сшитую им шелковую муфту. Но Софья Андреевна категорически от муфты отказалась, заявивши кстати, что она лично считает приличным употребление только меховых муфт. Татьяну Львовну портной принялся учить метать петли…
В конце концов мы не знали, что делать с человеком, никак не хотевшим понять, что он уже достаточно злоупотребил вниманием хозяев. Наконец Л.Н. позвал портного в маленькую гостиную, и между ними произошел короткий разговор. Как после передавал сам Л.Н., он сказал портному, что у каждого есть свое дело – свое у него, Толстого, и свое у портного – и что лучше без особой нужды не отрывать друг друга от этого дела. Высокая, вылощенная фигура портного выскользнула из гостиной и моментально ретировалась из яснополянского дома.
Получено письмо из Москвы от Малахиевой, сотрудницы «Русской мысли», в котором она просит Л.Н. позволить приехать в Ясную Поляну хоть на самое короткое время Льву Шестову, философу. Посоветовавшись с Михаилом Сергеевичем и расспросив меня, что я знал о Шестове как о писателе, Л.Н. просил меня написать Малахиевой о его согласии принять Шестова. Надо сказать, что на это согласие особенно повлияло то обстоятельство, что, как узнал Л.Н., Шестов писал против него.
В столовой заговорили как-то о земледельческих машинах. Я, вспомнив никуда не годное изложение взглядов Толстого на труд в «Очерках политической экономии» профессора Железнова, который пишет, между прочим, что Толстой будто бы проповедует необходимость возвращения к работе посредством первобытных орудий, спросил Л.Н., сочувствует ли он распространению земледельческих машин и работе на них.
– Да, еще бы, – отвечал он, – как же не сочувствовать! Только я говорю, что должна быть постепенность в стремлениях.
Мысль его была мне понятна: он хотел сказать, что, прежде чем выдумывать дорогие земледельческие машины, нужно позаботиться об удовлетворении более насущных потребностей крестьян – главным образом о наделении их землей.
25 февраля
Опять Л.Н. утром гулял, но не завтракал и после двух часов на обычную прогулку не выходил. Всё время сидел у себя в кабинете и работал, усиленно работал, гораздо больше обыкновенного.
За чаем Софья Андреевна начала декламировать стихи Тютчева, и Л.Н. поддержал ее, подсказывая и декламируя сам.
– Если стихотворение хорошо, – говорил он, – в нем всякое слово на месте.
Вспомнили и самого
