поднялась наверх. Мне хотелось остаться в одиночестве.
Твоя комната, Энн, всегда закрыта. Ни отец, ни Хло не решаются заходить в неё, да и я сама по правде сказать, вздрагиваю каждый раз, когда оказываюсь там. Все вещи нетронуты, все фото на своих местах.
Я пересматриваю их каждый раз и в эти моменты чувствую, что ты рядом. Ты никуда не ушла, просто перестала быть осязаемой.
Здесь нам пять. Мы с тобой задуваем свечи на трёхъярусном торте с Минни Маус. Здесь пятнадцать – это фото было сделано в последний день нашего пребывания в лагере. Знаешь, я до сих пор помню свою необъяснимую нервозность.
Мы катились по мосту, вы с Джеком Гирном распевали непристойные песенки, а я вдруг оцепенела, я ещё не знала что произойдёт, но в следующую минуту раздался оглушающий грохот – мне показалось что рядом взлетает самолёт – и я увидела, как разломилось дорожное полотно и машины полетели в воду. Люди выбегали с автомобилей и бежали, а когда наш автобус повис на обломках арматуры ты схватила меня за руку и прошептав «о Боже», стала рьяно молиться. Ты, наверное, не видела, как вспыхнул бензовоз и загорелся трейлер поблизости, закрыв глаза ты молилась, молилась так неистово, словно этим могла спасти нас. И ты спасла, Энн. Я уверена, только твоя молитва уберегла нас. И после эвакуации ты, белая, как фарфор, улыбнулась дрожащими губами.
– Я никогда не оставлю тебя, Софи.
Почему ты сказала эти слова? Неужели предчувствовала что-то?
Последнее наше общее фото сделано в твоей палате. Две одинаковые девушки, одна отражение другой, с одним отличием – на моей голове есть волосы. Ты уже знала что умрёшь, но приняла это известие стойко, как боец.
Скажи мне, Энн, как так получилось, что умирала ты одна, а не стало нас обеих ?
Находиться в доме отца для меня невыносимо. В этом крошечном мире все пропахло завуалированной болью. Поэтому в
Статен-Айленд я отправляюсь раньше, чем Таня выпьет последнюю рюмку.
Дорога занимает чуть больше часа. В начале десятого мой автомобиль тормозит у местного супермаркета. Я теперь не придерживаюсь диеты, поэтому могу побаловать себя чипсами. Продавец невероятно медлителен. Наконец он протягивает мне сдачу и произносит с сильным акцентом:
–М-ээм, что-о-о то-от тип де-л-ает у ва-ашей мА-шины?
Я оборачиваюсь, выхватываю взглядом жидкий, поросший светлой щетиной подбородок и чувствуя как подкашиваются ноги, наваливаюсь на стойку; Мне хватает доли секунды, чтобы сориентироваться. Трясущимися пальцами ищу номер Хло в своём смартфоне.
– Слушаю.
– Хлоя, он здесь. Этот чёртов придурок здесь! – яростно шепчу в трубку.
– О Боже! Где ты, Софи?
Быстро объясняю; продавец косится недоуменным взглядом, вероятно его знание языка не позволяет меня понять.
– Никуда не уезжай, – говорит Хло. – Мы с Диком сейчас приедем.
Я вздыхаю с облегчением.
Продавец глядит в упор. Вывеска на дверях гласит – магазин закроется
