в Германию, в Италию. Когда он со мной, мне кажется, что все как бы начинается сначала. Но и с ним мне придется расстаться. Рано или поздно я должен буду отдать его в закрытую школу. Пускай изберет собственный путь…
– Но вы будете скучать без него, – сказала леди Харман сочувственно.
– У меня останется работа, – сказал мистер Брамли с какой-то мужественной грустью.
– Да, конечно, работа…
Она красноречиво умолкла.
– В этом и есть счастье, – сказал мистер Брамли.
– Хотела бы я, чтобы и у меня была какая-нибудь работа, – сказала леди Харман с внезапной откровенностью и слегка покраснела. – Что-нибудь… свое.
– Но ведь у вас есть… светские обязанности. Их, я думаю, немало.
– Да, немало. Наверное, я просто неблагодарная. У меня ведь есть дети.
– У вас дети, леди Харман!
– Четверо.
Он был искренне удивлен.
– И все они ваши?
Она удивленно посмотрела ему прямо в лицо своими нежными, как у лани, глазами.
– Конечно, мои, – сказала она с недоуменным смехом. – А чьи же еще?
– Я думал… Может быть, они приемные.
– А, понимаю! Нет! Они мои, все четверо. Я их мать. В этом, по крайней мере, сомневаться не приходится.
И она снова вопросительно посмотрела на него, не понимая, к чему он клонит.
Но мистер Брамли думал о своем.
– Видите ли, – сказал он, – в вас есть что-то очень свежее. Очень похожее на… Весну.
– Вы решили, что я еще совсем молоденькая! А ведь мне скоро двадцать шесть. Но хотя у меня есть дети, все же… почему бы женщине не иметь своего занятия, мистер Брамли? Несмотря на это.
– Но ведь это, без сомнения, самое прекрасное занятие на свете.
Леди Харман задумалась. Казалось, она колеблется, не зная, продолжать или нет.
– Понимаете, – сказала она. – У вас, вероятно, все было иначе… а у моих детей целая куча нянек, и со мной почти не считаются.
Она густо покраснела и перестала откровенничать.
– Нет, – сказала она. – Я хотела бы иметь какое-нибудь свое занятие.
В этот миг их разговор прервал шофер; он сделал это несколько необычным, как показалось мистеру Брамли, образом, но леди Харман, видимо, считала, что нет ничего естественней на свете.
Мистер Кларенс прошел через лужайку, оглядывая самый очаровательный сад, какой только можно себе представить, с презрением и враждебностью, столь свойственными шоферам. Он даже не коснулся фуражки, а лишь показал, что может дотянуться до нее рукой, если пожелает.
– Вам пора, миледи, – сказал он. – Сэр Айзек приедет с поездом пять тридцать, и мы не оберемся неприятностей, если вы в это время не будете дома, а я на вокзале, честь честью.
В такой поспешности явно было что-то неестественное.
– Неужели надо ехать уже сейчас, Кларенс? – спросила женщина, взглянув на
