драконовыми наказаниями. Когда монарх совершал прогулку по городу, то нередко целые улицы и бульвары оцеплялись, и только издали народ обретал высокое счастье лицезреть священную особу монарха. Так было в Веймаре при жизни Гете. А тот, кто удостаивался его взгляда или милостивого обращения, постигал величайшее счастье, которое только может выпасть на долю смертного, и на всю жизнь он чувствовал себя вознесенным высоко над своими согражданами. На нем покоилось око самого божества, его коснулся луч божьей милости. А тот, кто почувствовал постоянный интерес государя, до известной степени сам приобщался к его божественности.
Официальная любовница вызывала презрение разве только в сердце ее конкуренток. Раз ее красота и любовь заслужили королевское внимание, то она сама становилась «божьей милостью».
И это положение пытались даже научно обосновать. В своей «Придворной философии» знаменитый Томазиус из Галле говорит: «Когда речь идет о князьях и господах, то нет места odium in concubinas (ненависти к любовницам), ибо князья и господа обязаны отдавать отчет в своих поступках только Богу, в силу чего на любовницу видимым образом падает некий отсвет от ореола ее любовника».
Почести, предписанные королем для официальной любовницы, оказываются ей с тем же благоговением, как и ему, – правда, только до тех пор, пока ей разрешено разделять его ложе. Как только чары другой признаны более обаятельными, звезда и счастье недавней фаворитки погружаются в ночь забвения.
Так как смертный не в состоянии прямо смотреть на солнце, то к воплотившемуся в земном теле божеству подходят не иначе, как склонив голову и колена, а речь становится заглушенной, так как слишком громкое слово нарушило бы почтение. Аудиенция, милостиво дарованная, превращается в акт боготворения. В своем дворце герцог де Фейад воздвиг золоченую статую Людовика XIV и устраивал перед ней по ночам при свете факелов своего рода идолопоклонство. Склонив колена, приветствуют монарха даже придворные, как и прохожие на улице. Когда по дороге мчится королевская карета, кавалеры и дамы бросаются в ров и ждут на коленях, пока она проедет. Мимоходом брошенный на них случайный взгляд служит им достаточным вознаграждением за то, что они встают с земли, покрытые грязью. И даже если в карете никого нет, ей оказывается такое же почтение.
Абсолютный монарх охотно выставлял напоказ свое земное всемогущество: отсюда демонстративная игра в солдатики. Ничто лучше внушительной армии так убедительно не обнаруживало власть, имевшуюся в руках. Так как этим путем можно было продемонстрировать по крайней мере свое земное могущество, то даже ничтожнейший из земных деспотов содержал «войско». Милитаризм принимал при таких условиях характер декорации, становился игрушкой, доходя в иных случаях до смешного. В Вюртемберге самые рослые парни попадали в «лейб-гвардию». Один современник описывает ее следующим образом: «Лейб-гвардия щеголяет в красных мундирах с черными отворотами,
