ни нагрезил очередной пророк,
попутчик наш не crazy, он просто умер впрок.
На поверхности пусто, из живности ряска да мошки,
в глубине затаилась чужая зеленая жуть,
я держусь наверху в интерьере из красок домашних,
я еще не готов за тобой в этот омут нырнуть.
Там нездешний покой маскирует себя под болото,
зазывая заблудшие души усталых людей,
там non stop для входящих без виз, паспортов и билетов,
но вернуться уже невозможно, а я не Орфей.
И в намеченный час достаю черно-белое фото,
от которого каждая клетка сочится тоской.
Не кончается ночь, не кончается кровь на салфетках,
не кончается зябкая дрожь за последней строкой.
Любой из нас – чудак,
эльф, человек и гном,
имеет свой чердак,
забитый барахлом.
На чердаке живут
обрывки фраз и слов,
забытых в суете
бесчисленных минут,
и я, старьевщик снов,
археопат идей,
листаю ассорти
случайного меню,
пытаюсь раздобыть
какой-нибудь прием —
менять поток судьбы
хотя бы на микрон.
Судьба за тем углом,
а перископ разбит.
Виртуальная жизнь отбирает у жизни детей
для трехмерной игры вместо пешек, слонов и ладей.
Там любому из них предоставлен отдельный разъем,
Кто-то пешкой умрет, кто-то станет однажды ферзем.
Никакой миттельшпиль не спасет от дебютных грехов,
унесет без руля и ветрил по теченью планшет дураков,
и никто не ответит
за плоды виртуальных затей.
Виртуальная жизнь отбирает у жизни детей.
Наша память – заброшенный склад барахла,
что дурная хозяйка всю жизнь берегла,
добывала в расчете на завтрашний дождь,
расставляла с оглядкой на сладкую ложь —
если ближе положишь, быстрее найдешь,
и в уме виртуальный вела каталог.
Но с порядком хозяйка в ладу не была,
каталог затерялся в корзине белья,
а ключи от корзины среди барахла,
что дурная хозяйка всю жизнь берегла.
Опушка леса, старый муравейник,
так совершенны форма и размер,
что кажется, дизайнер для деревьев
придумал гениальный интерьер.
А муравьи в безмысленном порядке
мелькают и несутся кто куда,
и наше умиление понятно,
поскольку адекватно их трудам.
Земля людей, обочина вселенной,
