им вволю и, став дерзкой, явлюсь к соседу за жирным куском.
Мне в спину пропела мелодия дверного звонка, я круто развернулась и, почему-то ожидая увидеть на улице Коновалова, резко распахнула калитку.
За дверью стоял мальчик. В пыльной бейсболке, с рюкзачком за спиной.
Все еще накрученная яровизированной злостью, спросила довольно грубо:
– Тебе чего?
Мальчик смотрел в упор. Как будто был мне не по грудь, а вровень.
– Поговорить, – сказал он тихо, но с напором. Я вскинула голову:
– О чем?
– Ты, что ли, Саша Пряхина?
– Ну я.
– Поговорить можем?
– О чем?
– Не здесь, – сказал мальчик и посмотрел че рез мое плечо во двор.
Я пропустила ребенка – лет одиннадцать– двенадцать – мимо себя и выглянула на улицу, в принципе ожидая увидеть компанию попрошаек возрастом постарше.
Но на улице никого не было. Только детский велосипед со снятой цепью лежал на траве.
Мальчик прошел во двор, сел на деревянные ступени крыльца и, сгорбившись, взглянул исподлобья.
– Ты Саша Пряхина? – повторил с каким-то странным напряжением в голосе.
– Я, я, – кивнула, рассматривая странного посетителя.
Из прорехи в заднике бейсболки торчал вихор темно-каштанового цвета, россыпь таких же коричневых веснушек на носу, одежда пыльная, но, как, приглядевшись, поняла я, не из дешевых. Довольно приличный спортивный костюм, в котором мальчику явно было жарко, кроссовки «Найк» – не с китайского рынка, это точно, – и рюкзачок весьма и весьма…
Мальчик разглядывал меня внимательными серыми глазами, и взгляд его был не по-детски тяжелым. Усталым, мудрым и давящим.
– Тебе чего? – запахивая на груди пеньюар, спросила я.
– Это ты, что ли, алиби Коновалову дала? – хрипловато спросил мальчик.
Вопрос прозвучал неожиданно. Как будто мальчик бросил булыжник в мое окно, и оно рассыпалось с противным, дребезжащим, царапающим внутренности звуком.
– Ну-у-у… я, – проглотив застрявший в горле ком из битого стекла, поправила атласный поясок.
Неуютно мне становилось с этим мальчиком. Мы сразу и, скорее всего, с моей подачи перешли на «ты». Хотя по большому счету, когда всякие сопляки начинают тыкать с первой минуты, обычно по является ощущение, что мне хамят.
Но в этом мальчике чувствовалось право. В нем не было смущения перед полуголой взрослой женщиной, и вообще он был какой-то странно узнаваемый. Непонятно чем, непонятно как, но – узнаваемый.
– А тебе что за дело, мальчик?
– Это мою тетку он убил, – грубовато, маскируя слепую детскую ярость со слезами градом и мокрым от соплей носовым платком, ответил он.
А я почувствовала, как подкосились ноги. И зудом по всей коже пробежал мороз.
Вот и приехали, что
