занятий, то это – другой опыт. У философии, как у любого вида деятельности, есть свои границы, и если вы находитесь внутри, то необходимо эти границы знать и понимать, что имеются вещи, которые философии недоступны. Их надо отдать литературе. Когда в 60–70-е произошло смешение философии с литературой, это воспринималось как революция, хотя, конечно, никакой революции не было. Революции не может быть, когда за дело берутся дилетанты, а то, что сейчас принято называть «постмодернизмом» – это дилетантизм по своей сути. Этих людей не интересовала истина, у них не было стремления узнать. Их круг был слишком широк, а круг их интересов слишком узок. Они действовали приблизительно так, как сейчас действуют модельеры высокой моды, которые ее придумывают и показывают в первую очередь друг для друга. Наверное, так работает мир Армани и Готье, но не философия. Постмодернизм состоял из «les amis» – друзей. Вы можете себе представить Аристотеля, Августина, Ницше, Шанкару или, не знаю, Тетенса, Гуссерля, Щербатского, Ибн Рушда, пишущих, чтобы понравиться друзьям?
Но дело даже не в этой милой дружбе, а в отсутствии драйва (за редким исключением, как в случае Фуко) узнать новое. «Друзья», к примеру, понятия не имели об индийской мысли, без знания которой мыслить философски невозможно. Разговоры о том, что существуют непреодолимые границы на концептуальном уровне (мы их не поймем, а они – нас), на мой взгляд, лишены всякого смысла. Это разговоры провинциалов. Даже купцы преодолевали географические границы еще в Средневековье.
Возвращаясь к вопросу о разделении дисциплин: мое вам безусловное «да», что, впрочем, не означает, что один человек не может заниматься философией и литературой. Сартр, который, на мой взгляд, лучше в своем писательском качестве, две эти вещи, несомненно, разделял.
Что касается моего романа, то он – о XX веке, если хотите, это роман-ответ «Доктору Живаго». В центре – фигура Ежова, это мой личный эстетический выбор. Полтора метра, палач, метафора зла – скажут многие и не скажут ничего. Ежов не зло, а только его знак. Это другое. Парадокс зла заключается в том, что его можно только означить, онтологически это пустота. Оно не дано, а дается исключительно знаком. Говоря в аристотелевских терминах, у зла нет сущего, а есть только присутствие. Власть у того, кто сумел раньше других означить зло. Это творение ex nihilo в чистом виде. Создавая зло, приводя его к присутствию, человек наделяет себя божественной функцией, как ни в каком другом виде деятельности. Говоря это, я, разумеется, не стремлюсь перечеркнуть тысячелетние попытки теологии доказать, что Бог не ответствен за зло мира, речь идет не более, чем о состоянии человеческого сознания. Ежов – это знак. Вопрос в том, кто его отправитель?
И.Г. Что это – нырок в садистические пропасти времени?
А.Н. Меня интересует столкновение тотальных систем, которые, конечно, не ограничиваются коммунизмом и нацизмом. Две последние системы выплыли наружу в XX веке, будучи запущены из глубин истории, где-то около тридцати столетий
