ему политически. Задача этих работников – делать деньги, а это уже другое сознание.
Средний класс стремится к стабильности и к сохранению status quo значительно больше, чем остальные. И именно это стремление в другой ситуации может принять форму революционного выступления. Под «другой ситуацией» я как раз и имею в виду то, что происходит сейчас, когда государство расшатывает свою опору на средний класс.
Ленин считал, что французская революция сделана средним классом (мелкой буржуазией, в его терминах), за что он ее и критиковал, восхищаясь и учась ее приемам. Нацистская революция, если ее можно назвать таковой, поскольку Гитлер пришел к власти легальным путем, – феномен среднего класса (рабочие симпатизировали Тельману, пока Гитлер не дал им работу). Маркс, сам принадлежавший этому классу, сделал ставку на пролетариат по иной причине, в его время государство вело себя умнее и не рушило свои собственные опоры. Тут, к слову, интересно вспомнить о голландском астрономе Антоне Паннекуке (1873–1960). Помимо научных занятий, Паннекук принимал участие в создании компартии Нидерландов (КПН) в 1918 году и был членом Амстердамского бюро Коминтерна, в терминах Ленина – «левый уклонист», как он его назвал в «Детской болезни "левизны"» в коммунизме». Паннекук, правда, ответил Ленину брошюрой «Мировая революция и коммунистическая тактика», где точно схватил суть большевистского подлога, когда власть Советов сменилась властью партии. Его оппозиция, принявшая форму анархо-либертарного социализма Фердинанда Домелы Ньювенхюйса (1846–1919, лютеранского пастыря и первого социалиста в нидерландском парламенте)[10], была оппозицией против «официального марксизма», в котором он видел (и вполне справедливо) формы идеологического затвердевания теории, которую он, не в меньшей степени, чем Ленин, воспринимал как руководство к действию. Паннекук еще в 1920-ом году увидел, как большевики создают новый средний класс, считая это предательством, и не понимая того, что это и есть логическое продолжение социальной революции.
И.В-Г. Если уж зашла речь об истории, в России, как, я думаю, во Франции и в Европе, историческая мысль оказывает определенное влияние на общество. В России это стало особенно заметным в период перестройки, когда социальные историки становились поп-фигурами. Как, по-Вашему, с этим обстоят дела?
А.Н. По-разному. В Италии, скажем, нет того жесткого идеологического давления, какое наблюдается во Франции и Германии, где еще сильно чувство проигранной войны. Итальянская историческая школа, К. Гинзбург, Дж. Леви, Э. Гренди или такие исследования, как «Рабочий мир и рабочий миф» М. Грибауди (1987), «Мастера и привилегии» С. Черутти (1992), мне кажется, в лидерах. Италия вообще более свободная страна, чем ее соседи. У итальянцев нет прошлого, за которое нужно перед кем-то каяться, итальянцы не испытывают вину за Муссолини, который воспринимается многими как персонаж комиксов, что отнюдь не скажешь о французах, немцах или русских. Католическая
В 1897 году издавшего книгу «Социализм в опасности», в которой выступил с критикой немецкого социализма.
