от работы, спросила она.
Голос был звонким, но безразличным, как у медсестры в оживленной больнице.
Сенлин неуклюже распростерся перед нею, пытаясь произвести хоть мало-мальски достойное впечатление.
– Я капитан Том Мадд.
Лицо ткачихи не дрогнуло, когда она отложила челнок, достала откуда-то из своего одеяния блестящие ножницы и отрезала пучок нитей у своих ног.
Сенлин упал всего лишь на несколько дюймов, прежде чем паутина его снова поймала, но этой доли секунды хватило, чтобы кровь застыла в жилах. Каждая часть его тела дрожала от паники.
– Спокойнее, юноша. Не надо дергаться.
Сенлин хотел сказать, что он не дергается, у него конвульсии, но от ужаса челюсть свело, и он смог только хрюкнуть в ответ.
Женщина посмотрела на него в первый раз и, кажется, убедилась в справедливости изначального впечатления.
– Давай продемонстрирую, как звучит правда. Меня зовут мадам Фулмала Бхата. Слышишь ее? Как она звенит в ушах? Чувствуешь, как ее дрожь переходит через нити в твои пальцы и кости? Ты ощущаешь честность моего пульса. Правда безгрешна, как дитя.
Бусина размером с грецкий орех скользнула вниз по нитям от трубы в потолке. Ткачиха схватила бусину, вскрыла ее, вытащила маленький бумажный свиток и развернула, поддев краешек ногтем большого пальца.
– Ты продал два бочонка хорошего рома Джону Хэмму час назад. Откуда у тебя ром?
– Пиратство, – выдавил Сенлин, наконец-то сумев пошевелить челюстью.
– Вот и честный ответ. – Она сунула записку в свое одеяние и продолжила ткать. – Итак, теперь мы можем поговорить. Как тебя зовут?
– Том Мадд – это имя, под которым я странствовал последние месяцы. Но зовут меня Томас Сенлин.
– А этот Томас Сенлин – он капитан?
– Нет, он был… я был директором и единственным учителем в маленькой деревенской школе.
– Учителем? – Похоже, теперь она нашла его более интересным. Когда две новые бусины появились из трубы в потолке и сползли к гнезду пряжи, она позволила им остаться у ног неоткрытыми. – Чему ты обучал?
Он хотел бы притвориться, что они просто болтают и она вовсе не ведет допрос. Это казалось единственным способом удержать в узде тошнотворный страх. Конечно, трудно говорить непринужденно, когда ты запутался в паутине, словно муха.
– О, ничего особенного – чтение, письмо, математика, естественные науки, история…
– Какая история? – встряла она.
– Какая? Ну, я полагаю, та, что произошла, – ответил он со смешком.
Ее это совсем не позабавило.
– История не имеет ничего общего с тем, что произошло.
– Как вы можете такое говорить? Для меня очевидно, что вы ответственны, по крайней мере частично, за гобелен, который не дает бухте рассыпаться. Раньше я не мог понять, что на нем
