но, должно быть…
– Быть может, вы и стучали. Но во время моих исследований – исследований чрезвычайно важных и необходимых – малейшее беспокойство, скрип двери… Я попросил бы вас…
– Конечно, мистер. Если вам угодно, вы можете запирать дверь на ключ. В любое время.
– Очень удачная мысль! – сказал незнакомец.
– Но эта солома, сударь… Осмелюсь заметить…
– Не надо! Если солома вас беспокоит, поставьте ее в счет. – И он пробормотал про себя что-то очень похожее на ругательство.
Он стоял перед хозяйкой с воинственным и раздраженным видом, держа в одной руке бутылку, а в другой пробирку, и весь его облик был так странен, что миссис Холл смутилась. Но она была особа решительная.
– В таком случае, – заявила она, – я бы хотела знать, сколько вы полагаете…
– Шиллинг. Поставьте шиллинг. Я думаю, этого достаточно?
– Хорошо, пусть будет так, – сказала миссис Холл, принимаясь накрывать на стол. – Конечно, если вы согласны…
Незнакомец отвернулся и сел спиной к ней.
До самого вечера он работал, запершись на ключ и, как уверяла миссис Холл, почти в полной тишине. Только один раз послышался стук и звон стекла, как будто кто-то толкнул стол и с размаху швырнул на пол бутылку, а затем раздались торопливые шаги по ковру. Опасаясь, уж не случилось ли чего-нибудь, хозяйка подошла к двери и, не стуча, стала прислушиваться.
– Ничего не выйдет! – кричал он в ярости. – Не выйдет! Триста тысяч, четыреста тысяч! Это необъятно! Обманут! Вся жизнь уйдет на это! Терпение! Легко сказать! Дурак, дурак!
Тут кто-то вошел в трактир, послышались тяжелые шаги, и миссис Холл должна была волей-неволей отойти от двери, не дослушав.
Когда она вернулась, в комнате снова было совсем тихо, если не считать слабого скрипа кресла и случайного позвякивания бутылок. Очевидно, незнакомец снова принялся за работу.
Когда она принесла чай, то увидела в углу комнаты, под зеркалом, разбитые бутылки и золотистое, небрежно вытертое пятно. Она обратила на это его внимание.
– Поставьте все это в счет, – огрызнулся он. – И, ради Бога, не мешайте мне. Если я причиняю вам какой-нибудь убыток, ставьте в счет. – И он снова принялся делать пометки в лежавшей перед ним тетради…
– Знаете, что я вам скажу? – таинственно начал Фиренсайд. Разговор происходил вечером того же дня в пивной.
– Ну? – спросил Тедди Хенфри.
– Этот человек, которого укусила моя собака… Ну, так вот он чернокожий. По крайней мере ноги у него черные. Я это заметил, когда собака порвала ему штаны и перчатку. Можно было ожидать, что сквозь дыры будет видно розовое тело, правда? Ну а на самом деле ничего подобного. Одна только чернота. Верно вам говорю: он так же черен, как моя шляпа.
– Господи помилуй! – воскликнул Хенфри. – Вот тебе
