этом в мельчайших подробностях его подноготной, как его подкаблучника, дома ставят не в пример, а в угол за его беспримерно наглое поведение – он посмел иметь своё мнение.
И Стив начинает понимать, что если и дальше так будет продолжаться, и если он ещё хоть чуть-чуть на неё посмотрит, то он вскоре точно не будет знать, как на себя в зеркало смотреть. И Стив, отведя свой взгляд от Джейн, решает на этом с ней закончить. И он, пропустив Джейн через себя (конечно только образно), даёт указание своему напарнику Стэну, больше обременённому мускулатурой, чем, что-либо другим, чтобы он обратил своё внимание на эту, чем-то неизвестным подозрительную даму. Ну а Стэн, тут же проявляет неповоротливость своего ума, прямиком обернувшись в сторону Джейн и, не совсем тихо спросив Стива:
– А в чём она подозревается?
– Тьфу, на тебя. – Досадно махнув рукой на Стэна, более чем туманно выразился Стив. Что было понято Стэном, как полностью полагаться на свой ум. И он положился, принявшись не украдкой везти наблюдение за этой девушкой, которая пройдя чуть дальше вперёд в холл, не пошла дальше вслед за всеми, а остановилась на распутье двух направлений пути, где один вёл влево, ну а другой, само собой направо.
И хотя Джейн была прекрасно подготовлена к этой операции, она досконально изучила схематическое расположение этого дома, известного всем своей белизной и громкой тишиной, – любой чих в нём, если он чихается в кабинете министра финансов, насморком отдаётся во всём мире, – до последнего шага и наименования комнат знала весь свой путь к нужному кабинету, она всё же не стала проявлять самодеятельность, и сейчас ждала на этот раз чётких и, исходя из сложившихся обстоятельств – группа журналистов с кем она прибыла, начала своё движение по направлению зала для конференций – скорых указаний от Слоуна.
Ну а Слоун, как, в общем-то, и ожидалось Джейн, взялся за это дело слишком ретиво и с трудом её ушам выносимо – он вовсю использовал это своё уж больно завидное положение. И даже складывалось такое впечатление, что он всю жизнь только к этому и шёл, а как дошёл, так и впал неуёмную глупость и в неуправляемость даже самим собой. Хотя его понять можно. Вполне вероятно, что ему дома и слова сказать не дают и вечно рот затыкают, – немедленно захлопни хлебало! – а тут чуть ли не прислушиваются к каждому его слову. Да что там прислушиваются, когда его слова служат руководствам к действию, и не просто спецагента Джейн, а самой соблазнительной и привлекательной сотрудницы в их спецслужбе (настырно-веснушчатая, до чего же противная Скарлетт, единственная, кто мог бы ей создать конкуренцию на женском поле, не идёт ни в какое сравнение с ней).
Ну и Слоун, начал зарываться, что понятно в одном – власть вскружила голову, – а не понятно в другом, почему это не было предусмотрено никем, и к нему не был никто приставлен (та же Скарлетт).
– Чё,
