ельной, но уж очень скучной, хотя Мелисси старалась скрасить ее, как могла. За чтением гривуазных романов и изучением придворного этикета медленно и неохотно прошла зима. Снег начал таять, обнажая уличную грязь, и Холлтбург любовавшейся им с крыши гостиницы Амирель уже не казался яркой нарядной игрушкой, как тогда, когда его улицы прятались под белым покрывалом.
В один из ненастных весенних вечеров, предварительно очистив черепицу от тонкого слоя выпавшей ночью пороши, Амирель грустно сидела на крыше, удобно устроившись на маленькой низенькой скамеечке возле самого парапета. Скамейку она выпросила у хозяйки, убедив, что так ее будет меньше заметно с улицы.
Уже стемнело, и она, не боясь, рассматривала тех, кто неторопливо проходил под стенами дома. В свете зажженных на ночь уличных фонарей люди с ползущими за ними длинными кривляющимися тенями казались на редкость смешными и неуклюжими.
Почувствовав, что не одна, Амирель обернулась и приветливо улыбнулась Мелисси. К ее удивлению, та не ответила. Вид у хозяйки «Пряного ветра» был непривычно растрепанный. Она держала в руках бокал с настоящим красным вином и медленно пила, не отрывая унылого взгляда от всходившей на горизонте блеклой поцоканной луны.
Допив бокал, поставила его на приступок и шлепнулась прямо на холодную черепицу рядом с Амирель, обхватив голову руками.
– Что с вами, Мелисси? – Амирель обеспокоенно наклонилась к ней. Протянула руку, желая погладить ее по плечу, но не решилась.
– Сегодня день страшного суда, – хрипло проговорила хозяйка, кривя рот в приступе беззвучного плача. – Моего страшного суда.
– А что случилось в этот день? – с содрогнувшимся сердцем спросила Амирель, вовсе не желая этого знать. Она предчувствовала горестную историю, которой уже ничем не поможешь, и от которой только напрасно заболит сердце.
Немного помолчав, Мелисси хрипло сказала:
– В этот день умерла моя маленькая дочка. Ей было всего семь лет. Это страшная плата за мое злодейство.
Амирель молча ждала продолжения, понимая, что хозяйке нужно высказаться. Плакать та уже не могла. Мелисси продолжила срывающимся хрипловатым шепотом:
– Я росла единственной дочерью в богатой купеческой семье. У меня было двое старших братьев, наследников, но я была любимицей родителей. Боюсь, своей любовью и попустительством они меня изрядно избаловали. В семнадцать лет я безумно влюбилась и выскочила замуж за простого парня без гроша в кармане. Родители были недовольны моим выбором, но не препятствовали. Да и как мне было препятствовать? Я потеряла от Гардена голову и слушать никого не желала, мне он казался чуть ли не богом.
Она запустила обе руки в волосы и с горечью добавила:
– Я в самом деле была слишком упряма и избалована. И до встречи с ним не представляла, что такое обман и горе. Хотя, возможно, это был приворот или любовное зелье, потому что после его смерти я не чувствовала к нему ничего, кроме отвращения. Но в ту пору я его в самом деле любила. Страстно.
Мелисси поднялась, взяла пустой бокал, пошатываясь, прошла в дом и через пару минут вернулась уже с полным. Выпив половину, бессильно опустила голову на грудь и продолжила:
– Муж меня не любил, мои родители оказались правы, убеждая меня, что ему были нужны только мои деньги. Он быстро завел любовницу, или она у него была раньше, еще до свадьбы, не знаю. Мне насплетничали о ней завидующие мне соседки. Гарден на мои деньги купил для нее дом и приходил туда куда чаще, чем в мою спальню. Узнав об этом, я взбеленилась. Говорить изменнику я ничего не стала, но отомстить решила. Безжалостно. И я посчиталась с ним, я всегда была решительной и безрассудной.
Одним глотком допив вино, Мелисси сжала кулаки и яростно выдохнула:
– Я ни о чем не жалею! Вот только мою малышку мне жаль. Очень жаль. – И она без перерыва призналась: – Я их убила. Узнала, где он бывает, дождалась, когда он придет к любовнице, подперла дверь и подожгла дом. На окнах стояли решетки, и выбраться они не смогли. Потом я узнала, что у них был ребенок. Почти одного возраста с моей Джилли. Он сгорел заживо вместе с ней.
Амирель затрясло. Убить ребенка?
– Я не знала о ребенке! – простонала Мелисси, закрыв рукой глаза, будто отгораживаясь от страшного видения. – Но я все равно ни о чем не жалею! Гарден врал мне в глаза, улещал, уговаривал, убеждал выйти за него замуж. Клялся в вечной любви. Говорил, что умрет без меня. Если б я знала, что он собой представляет, никогда бы не стала его женой. Но он за все заплатил.
– Он тоже сгорел? – с ужасом спросила Амирель.
– Нет. Когда пожар разгорелся, я убрала доску от двери. Прибежавший на зарево народ вышиб дверь, и Гарден вышел. Он сильно обгорел, но был жив. Он спасал не любовницу с ребенком, а себя. Он всегда был жалким трусом.
– И он выжил? –
