/p>
© Текст Виктории Скатовой, 2018
© Издательство «Aegitas», 2019
«Ох уж этот мир, где не равнодушны только сумасшедшие чудаки».
Иван Иванович Орлов выходил из дома всегда в одно и то же время, когда день устремлялся к вечеру, а солнце к закату и по крышам маленького провинциального городка пробегали тени проводов. Чтобы не видеть ничего ненужного, в любое время года и в любую погоду он надевал до нельзя изношенную кепку, надвигая ее по самые глаза. Он считал, что в кепке, даже такой, его могли окликнуть и «гражданин», и «товарищ», ну уж точно не «эй, ты». Чудо, чудо, что головные уборы делают с людьми.
Иван Иванович любил останавливаться возле маленькой грязноватой канавки. Там жили маленькие квакши, постоянно искавшие свою мать. А та, как нарочно, пряталась за острую осоку и издавала едва уловимое кваканье, которое не слышали дети. Иван Иванович любил смотреть на эти чудесные создания. Садился на корточки, протягивал ладошку и те без всякого страха запрыгивали на его большой палец. Тогда он радостно смеялся, и с его губ сыпались хлебные крошки, которые он никогда не смахивал, словно держа про запас. С ними Ивану Ивановичу было как-то спокойнее.
А с наглым круглоголовым серым котом Никифором с соседней улицы Орлов встречаться не любил. Тот всегда презрительно-брезгливо осматривал Иван Ивановича, словно говоря: «Вот я – кот, а ты кто такой?» И ждал, когда Орлов уступит ему узкую тропинку.
Людей Орлов обходил не то, чтобы стороной, он просто не любил разговаривать. То ли ему нравилось молчание, то ли от недалекого ума. Он был как закрытая шкатулка, в которой что-то лежит, а взять не получается.
Городскими новостями он не интересовался, на лице его была написана такая усталость и отстраненность от мира, словно он хотел сказать «А ну вас всех». Казалось, что все вокруг ему смертельно надоело, и он ждал какого-то часа, который он сам себе назначил, чтобы навсегда покинуть этот город и когда он смотрел в окно, ему виделась зовущая его в путь дорога.
Орлову было 43 года. Но все прибавляли ему лишних 20 лет. Когда он просыпался в замятой, жесткой, как он сам, кровати и касался своего лица, то …ба, ба не находил ни жиринки, ни складочки. Они часто пропадали от голода: обижались и уходили, не прощаясь, но всегда готовые вернуться.
Орлов стал привыкать к мысли, что с каждым новым днем он исчезает и исчезает и когда-нибудь его вообще не будет, только останется валяться в углу его кепка. Даже черные коты перестали перебегать ему дорогу, не видели смысла. Но он знал, что у Господа Бога нет книги жалоб и предложений и у Него для каждого свой срок. Только разный… Дни были однообразны, как вид из окна.
Ходил он всегда сгорбленным. Нос его все больше и больше втягивался, чувствуя свою невостребованность и поэтому брови казались необыкновенно широкими, словно испачканные сажей, и были как бы сами по себе.
Сами по себе были и глаза – необыкновенного изумрудного цвета. Если бы они только моги превратится в драгоценные камни! Он, не задумываясь, вырвал бы их и продал. Тогда он купил бы сразу аж 5 пакетов муки и испек бы пирог. Да, что там пирог! Он испек бы торт! Торт своей мечты!
У Ивана Ивановича была одна слабость. Когда все, так называемые «нормальные» люди отправлялись в трактиры или принимались за чтение дурных газет, он открывал свой заветный сундучок и брал в руки старые потрепанные журналы с кулинарными рецептами, манившие его своими волшебными картинками и несбыточными желаниями. Они настолько далеко уходили за грань его реальности, что он, читая какой-нибудь рецепт, лишь представлял, как его руки катали бы тесто и украшали бы торт белым, пахнувшим ванилью, кремом.
Но все на свете имеет право заканчиваться. Часто так случалось, что «Кулинарная страница» с каким-нибудь особенно заманчивым рецептом оказывалась залитой чернилами или вовсе обрывалась какими-то распадавшимися буквами. Иван Иванович пытался, перебирая в голове все буквы, восстановить написанное, но потом отказался от этой затеи. От злости он забрасывал журнал в самый дальний угол и давал себе слово никогда не читать ничего подобного. Но не проходило и минуты, как журнал снова оказывался в его руках. И все повторялось заново. Ведь каждому нужна сказка на ночь.
В другом пыльном углу поселился на удивление толстый паук, чьи изысканно-затейливые сети никогда не пустовали. Иван Иванович глотал слюну и воображал себя вольным пауком: он плел бы свою паутину, ловил бы мух, завел бы знакомство с паучихой… Все непременно! Женщины! Ее ласковой руки ему не хватало! Чтобы, проснувшись, было кому сказать «Доброе утро», а вечером «Спокойной ночи». Вот для кого он пек бы свои пироги и торты. Ведь незнакомы, еще не значит, что далеки. Последней, что жила у него, была Агафья Стремина. Но и та бросила его, когда его выгнали с места.
«Прошли за днями дни,
Сокрылось много лет,
Где
