Игоревом“, которое ты, кстати, так и не прочитал, имеет к настоящей литературе довольно далёкое отношение».
«Выходит, мы с вами – не патриоты?».
«Мы с тобой реалисты. А ты, к тому же, ещё и наглец».
Но несмотря ни на что, экзамен по литературе, как и по всем другим гуманитарным предметам, Витька сдал на «отлично». С точными науками у него всегда была некоторая напряжёнка (в этом ему и Михаил Захарович особо помочь не мог), но на четвёрки он их вытянул.
По окончании школы Витька оказался в вакууме неопределённости. Теперь ему нужно было не просто решить, продолжать своё образование или нет (в этом у него не было никаких сомнений), но выбрать область, в знание которой он будет погружаться. Вот тут-то он и «зависал»; он никак не мог определиться, что именно интересует его настолько, что он готов заниматься этим по жизни. Но его интересы были так рассеяны, а значение выбора было воистину жизненно важно, и решать надо было быстро. Решать.
Вот у его друзей было всё решено: Володька поступал в Политехнический, а Колька решил годик погулять, а потом «загреметь» в армию; а уж потом, коль жив будет, и определится с «жизненным путём». В конце концов, Витька, отогнав шальную мыслишку о том, чтобы посоветоваться с Михаилом Захаровичем (было бы унизительно показывать свою растерянность в том, что касается самоопределения), пошёл в университет и поступил на философский факультет. Во-первых – гуманитарная область была ему ближе, а ещё это давало ему пять лет на то, чтобы выбрать… что-нибудь.
Но полностью окунуться в студенческую жизнь у него не получилось. Если раньше у него были представления об университетской жизни и атмосфере, то они быстренько растаяли. Оказалось – это немногим отличается от школы. По большей части. Это касалось не уровня знаний или того, как им эти знания преподаются, а тех, кому это всё преподаётся. Конечно, большинство просто училось, стараясь освоить то, что потом составит часть жизни и позволит зарабатывать на другие части этой самой жизни. Но были некоторые, которым просто учиться – было мало. Эти регулярно пытались повысить свою значимость в глазах других, а посредством этого – в своих собственных.
Ах, какие умные разговоры и споры они заводили! О какой «элитарной» литературе они рассуждали! У Виктора большая часть таких разговоров вызывала только кривую ухмылку. Наблюдая, как девятнадцатилетняя «цыплячка», с придыханием, говорит о гении Достоевского и о своей любви к нему, он еле сдерживался, чтобы не посоветовать ей найти кого-нибудь, чтобы от души натрахаться, и почитать что-нибудь из Марининой.
Поскольку в разговорах постоянно упоминались Маркес, Сард, Борхес, Виктор прочитал кое-что из них, хотя Михаил Захарович рекомендовал прочитать это позже, когда, как он сказал, душевный опыт будет побольше. Но Виктору не хотелось отставать от других (некоторых других), и он решил, что перечитает это потом ещё раз, заодно увидев,
