Ивушка, ведь ваша Зоя Ильинишна – японская шпионка, я это знаю наверное… и…»
– Ивина, не дерзи!
– Ей-богу же, это не я сказала, мадемуазель, а Окунева из первого класса. Вы ее и браните. Она говорила еще, что вас сюда прислали, чтобы…
– Ивина! Еще одно слово – и ты будешь наказана! – окончательно вышла из себя классная дама.
– Да ведь я повторяю только то, что Окунева говорила. Я молчала и слушала…
– Ивина, становись к доске! Сию же минуту! Я тебя наказываю.
– Тогда и Окуневу тоже накажите. Она говорила, а я слушала. Нельзя же наказывать за то только, что человеку даны уши… Господи, какие мы несчастные, право, то есть те, которые слышат, – не унималась шалунья, в то время как остальные девочки фыркали от смеха.
Дверь широко распахнулась, и в класс ввалился кругленький человечек с огромным животом и с таким счастливым выражением лица, точно ему только что довелось узнать что-то очень приятное.
– Ивина сторожит доску! Прекрасно! – произнес он, потирая свои пухлые маленькие ручки. – Опять нашалила? – лукаво прищуриваясь, произнес кругленький человечек, которого звали Адольфом Ивановичем Шарфом и который был учителем арифметики в классе маленьких.
– Я наказана за то только, что у меня есть уши и что я слышу то, что не нравится Зое Ильинишне, – капризным голосом протянула шалунья Ивина, делая вид, как будто она плачет.
– Скверная девчонка! – произнесла Зоя Ильинишна, и я видела, как она вся дрожала от волнения и гнева.
Мне было сердечно жаль ее. Правда, она не казалась ни доброй, ни симпатичной, но и Ивина отнюдь не была добра: она мучила бедную девушку, и мне было очень жаль последнюю.
Между тем кругленький Шарф задал нам арифметическую задачу, и весь класс принялся за нее. Потом он вызывал девочек по очереди к доске до окончания урока.
Следующий класс был батюшкин20.
Строгий на вид, даже суровый, священник говорил отрывисто и быстро. Было очень трудно поспевать за ним, когда он рассказывал о том, как Ной построил ковчег и поплыл со своим семейством по огромному океану, в то время как все остальные люди погибли за грехи. Девочки невольно присмирели, слушая его. Потом батюшка стал вызывать девочек по очереди на середину класса и спрашивать заданное.
Была вызвана и Жюли.
Она стала вся красная, когда батюшка назвал ее фамилию, потом побледнела и не могла произнести ни слова.
Жюли не выучила урока.
Батюшка взглянул на Жюли, потом на журнал, который лежал перед ним на столе, затем обмакнул перо в чернила и поставил Жюли жирную, как червяк, единицу.
– Стыдно плохо учиться, а еще генеральская дочка! – сердито произнес батюшка.
Жюли присмирела.
В двенадцать часов дня урок Закона Божия кончился, и началась большая перемена, то есть свободное время до часу, в которое гимназистки
До революции священники вели Закон Божий.
